Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Шервуд, по-видимому, действительно собирался отвезти это письмо, чтобы сблизиться с Пестелем и проникнуть в самое сердце заговора. Непонятно только, почему он согласился на выставленное Вадковским условие: он должен был представить Пестелю одного из завербованных генералов. Правда, в письме Вадковский писал, что основная пружина поселенской организации — Шервуд, а генерал командируется только для декорации, но все же приходилось разыскивать человека с густыми эполетами, а подложного генерала, если бы таковым прикинулся полковник Николаев, Пестель, старый служака, конечно, немедленно разоблачил бы. Не знаем, имели ли Шервуд и Николаев кого-нибудь в виду, но ездить к Пестелю уже не понадобилось: письмо Вадковского было доставлено в Таганрог 10 декабря, а уже 5-го выехали оттуда в Тульчин генерал-адъютант Чернышев и состоящий при дежурстве главного штаба надворный советник Вахрушев для расследования дела о тайном злоумышленном обществе согласно доносу капитана Аркадия Майбороды. Николаев получил приказание вернуться в Курск, где 13 декабря и арестовал Вадковского.
Этим и закончилась роль Шервуда в деле декабристов. Вызванный в Петербург, он дал там показания Следственной комиссии, но существенного значения они не имели; серьезно пострадал благодаря ему только Вадковский. В Петербурге он на первых порах жил инкогнито, под фамилией Розена, у дежурного генерала штаба Потапова. Последний стал его понемногу выводить в свет. Об этом сохранились упоминания в письмах к сестре Варвары Петровны Шереметьевой, урожденной Алмазовой. Приехав с мужем по семейным делам в Петербург в конце 1825 года, они вынуждены были застрять там в траурные дни, пережить междуцарствие и ожидать успокоения. Покровителем и «благодетелем» их был Потапов, который и ввел к ним Шервуда. Так, 11 января Шереметьева пишет: «Итак, возвратившись домой, мы послали за молодым человеком, очень интересным. Мы его открыли тому несколько дней, предмет совсем неизвестный, но очень интересный. Во всем Петербурге, я думаю, мы одни его знаем. Мне невозможно Вам написать его имя. Это загадка, которую я Вам посылаю, постарайтесь отгадать, потому что слово я привезу с собой, и то для осторожных, а не для болтунов; ну, потревожьтесь»[104].
14 января он обедает у Шереметьевых. «Только благодетель и мы знали, кто он; он премилый мальчик (мальчику шел 28-й год. — И. Т.). Милая сестра, он хорошо Вас помнит; он Вас очень любит, он приедет в Михайловское, но не маскированный, каким он теперь здесь, но с настоящим своим именем, потому что теперь он здесь под именем Розена; это существо весьма интересное; он интересует всех, кто его видит у нас»[105]. 19 и 23 января у Шереметьевых собирается за обеденным столом избранное общество, в том числе и Шервуд. Экзотический интерес к нему, впрочем, начинает ослабевать. «Неизвестный, которого Вы стараетесь угадать, — читаем мы под 30 января, — существо очень ничтожное для общества, но интересное своими поступками для отечества. Он англичанин, и в детстве Вы его знавали, дорогая сестра»[106]. Шервуд, вероятно, почувствовал себя развязнее и стал шокировать светскую даму.
Тогда он, может быть, еще и не хвастался, что меховые сапоги на его ногах достались ему в наследство от Пестеля, но успех был ему уже обеспечен. Фигурально эти сапоги уже облекли его икры и семимильными шагами волочили к славе. Хотя служба его и не принесла результатов, но добрая воля не была забыта. Он был сопричислен к лику Мининых, Пожарских и Сусаниных; в короткое время стал гвардейским офицером, получил дворянство и прибавку к фамилии — Верный. Николай сам составил ему герб: «В верхней половине, под российским гербом, вензелевое имя в бозе почившего государя императора Александра I, в лучах; в нижней же — простертая кверху рука со сложенными пальцами, как у присяги». Рука эта указывала Шервуду путь к блистательной карьере.
III. Возникновение III отделения. Шервуд в роли тайного агента
Жженку Пушкин называл Бенкендорфом, потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее все в порядок влияние на желудок.
Из рассказов о Пушкине, записанных Бартеневым Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие…
Гоголь. «Ревизор» «…Способствует в правах и правосудии; рождает добрые порядки и нравоучения; всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных; непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и честному промыслу; чинит добрых домостроителей, тщательных и добрых служителей; города и в них улицы регулярно сочиняет; препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой; предостерегает все приключившиеся болезни; производит чистоту по улицам и в домах; запрещает излишество в домовых расходах и все явные прегрешения; призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих; защищает вдовиц, сирых и чужестранных; по заповедям божиим воспитывает юных в целомудренной чистоте и чистых науках…»
Могло бы показаться, что этот неведомый всеобщий благодетель — идеал, начертанный благочестивою рукою какого-нибудь духовного писателя, если бы не «регулярное сочинение улиц» и некоторые другие обязанности, с мистической благодатью отнюдь не связанные. Чтобы помочь читателю, нам придется продолжить цитированный текст, сразу же обнаруживающий свой совершенно светский и притом официальный характер: «…вкратце ж над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности»[107].
В эти пышные выражения «Регламент главного магистрату» Петра I облекал довольно прозаические действительные функции городской полиции, выросшей в результате административной реформы начала XVIII века, — функции, в которых поимка воров и разбойников занимала значительно больше места, чем призрение и защита нищих, вдовиц и сирых. Наряду с этими обязанностями в круг полицейской деятельности входили и иные, более скромные и незаметные, но не менее важные с государственной точки зрения. Недовольство центральным правительством, принимавшее в различных классах общества самые разнообразные формы, заставляло держаться настороже. Петровские власти отлично понимали, что после введения подушной подати и ужасающего отягощения крестьян (да и не одних крестьян) наборами и поборами недостаточно поставить на открытых местах одетых в голландские мундиры напудренных будочников, вменив им в обязанность чинение добрых домостроителей и предостережение приключающихся болезней; в это время на новых началах организуется и тайная полиция. Правда, большая часть ее концентрировалась в столицах, заботливо опекая царскую персону Петра от лихих людей и тщательно изыскивая «слова и дела государевы». Но и провинция не избегла ее отеческого надзора. Так, в инструкции полковнику и астраханскому губернатору Волынскому Петр предписывал ему «иметь смотрение… чтоб в жителях астраханских… не было какой шаткости, из которой-нибудь стороны подсылок и побуждения к возмущению к каким противностям, и для того, где надлежит, держать для проведывания тайных подсыльщиков»[108].
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
