Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Августейший историк даже разразился по этому случаю следующей филиппикой: «…пишущий эти строки может добавить чувство глубокого негодования и отвращения к роли Аракчеева в деле безопасности личности его благодетеля и вообще к его отношению к особе Государя. Здесь вполне отчетливо выразилась вся подлая фигура грузинского помещика, и он сам себе подписал приговор быть заклейменным и не только современниками, но и всеми последующими поколениями»[101].
Нужно заметить, что вряд ли Аракчеев заслужил такие упреки от позднейшего родича своего венценосного покровителя. Прежде всего, мы не думаем, чтобы он особенно серьезно отнесся к доносу Шервуда, показавшемуся невероятным и Дибичу, и самому Константину Павловичу; наконец, и самая задержка не сыграла в дальнейшем никакой роли, потому что уже 11 октября в руках у Александра было донесение Шервуда Аракчееву, в котором он просил прислать к нему в Харьков облеченного соответствующими полномочиями чиновника, а только 10 ноября был к нему послан казачий полковник Николаев[102].
Распрощавшись с аракчеевским фельдъегерем, Шервуд еще довольно долго — до 26 октября — находился в окрестностях Орла, ожидая проезда графа Николая Булгари, от которого надеялся получить сведения об обществе. Убедившись в напрасности своих ожиданий и не успев сделать никаких открытий в корпусе Бороздина, он решил наконец отправиться к Вадковскому, предварительно возобновив с ним переписку[103]. 30 октября он встретился в Курске с Вадковским, который поспешил поделиться с Шервудом своими планами и новостями, правда в общих только чертах. Памятуя об отлучке Николая Булгари, которого Вадковский предназначал в качестве курьера для внешних сношений, Шервуд, по словам его донесения, «стал ему говорить о его прежнем предположении составить со мною ведомость и отослать с графом Николаем Булгари по принадлежности; вообрази, сказал он мне, что и Булгари уехал с графом Спиро и Андреем Булгари в Одессу, чем сделал мне большую остановку… впрочем, сказал он, что способнее он не находит никого послать, как поручика Булгари, и что должен непременно дожидаться его приезда; я всячески давал ему чувствовать, что я теперь на свободе и душевно желал бы на себя взять таковое поручение». Вадковский, однако, не высказывал склонности злоупотребить любезностью своего нового собрата и предпочитал придерживаться раз уже намеченного распределения функций: «он мне отвечал, что граф на то определил себя и имеет подорожную во всю Российскую империю…»
Основное поручение, возложенное Вадковским на Шервуда, заключалось в привлечении к делу тайного общества военных поселений, и Шервуд представил блестящий отчет о своих действиях, сфабриковав даже специальную «ведомость» о состоянии умов в поселениях Херсонской и Екатеринославской губерний и назвав принятых им в общество членов. В ответ на это Вадковский, по-видимому, почувствовал себя в известном смысле обязанным Шервуду и в последовавших беседах, длившихся целых два дня, держал себя уже значительно более откровенно. Правда, большая часть этого времени прошла без пользы для Шервуда, ибо любимыми темами Вадковского были «суждения и разговоры о разных несправедливостях, притеснениях и невыгодах деспотического правления»; тем не менее ряд сведений он добыл и в донесении уже называет нескольких членов общества, именованных ему Вадковским, в том числе Пестеля и Юшневского.
2 ноября Шервуд распростился с Вадковским и, условившись встретиться снова в середине месяца, отправился в Харьков для встречи с ожидаемым правительственным эмиссаром.
Полковник Николаев не чувствовал себя достаточно подготовленным для выполнения выпавшей на его долю хотя и ответственной, но довольно беспокойной миссии. С тем большими вниманием и осторожностью приступил он к рассмотрению положения. Вполне доверяя информации Шервуда, он не решался все же немедленно принимать энергичные шаги. «Взять человека легко, — размышлял он в докладной записке Дибичу, — но если не найдется при нем предполагаемых доказательств, то сим в обществе наделать можно много весьма невыгодных толков». Больших надежд на успех затеи Шервуда получить письма к кому-нибудь из южных или северных членов он первоначально не возлагал, «ибо — сколько я понимаю — Вадковский не имеет к нему большого доверия». Однако, «более всего боясь ошибки в деле столь важном», Николаев предполагал оставаться в стороне, проживая в Харькове «под видом ожидания из Петербурга офицера и денег для покупки унтер-офицерских лошадей».
Из отдельных записей в дневнике Николаева мы знакомимся с ходом развития шервудовской провокации. Правда, во избежание подозрений Шервуд довольно редко навещал своего патрона, положение которого становилось все более и более затруднительным. Предлог покупки лошадей никого не мог убедить, ибо, как справедливо заметил Николаеву харьковский губернатор, донские лошади гораздо лучше украинских, и казачий полковник, скупающий лошадей на Украине, являл зрелище довольно неправдоподобное. «Пребыванием здесь без дела, — отмечал он у себя в дневнике вскоре после приезда, — я уже подал разные догадки. Я выдумываю и лгу беспрестанно… но мне уже не верят и, к счастью, говорят, что я дожидаюсь графа Аракчеева, о чем полиция всячески узнать старается и через служителей трактирных, и подсылая под разными видами людей подсматривать мои занятия». Тайный агент сам приманил на свой след ищеек. В таких условиях ему уже нечего было и помышлять о каких бы то ни было самостоятельных действиях, и появляющуюся у него мысль самому вступить в общество для более плодотворных изысканий приходится отбросить. «К тому же, — замечает он, — мои лета и угрюмый вид могут изменить мне».
24 ноября Николаев с сокрушенным сердцем заносит запись о смерти Александра, причем отмечает, что извещенный об этом событии Шервуд тоже (по вполне понятным причинам) «тронулся». Наконец, 29-го они прибыли в Курск, где Шервуд повел на осажденную крепость решительный штурм. Не стесняясь уже средствами, Николаев решился все-таки вступить на провокационный путь и «написал прокламацию насчет Дона в республиканском духе», с тем чтобы Шервуд прочел ее Вадковскому, объяснив, от кого она получена. Не знаем, какое впечатление произвел на юного заговорщика этот образец казачьей стилистики, но почва, вероятно, уже была достаточно подготовлена, и 3 декабря Вадковский написал цитированное нами выше письмо, причем Шервуду удалось даже добиться того, что Вадковский просил Пестеля утвердить своего посланца в звании «бояра» и вручить ему для ознакомления текст «Русской правды». Понимая важность своей просьбы и желая исполнением ее утвердить свой авторитет в глазах Шервуда, Вадковский даже был в этом пункте особенно настойчив.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
