– Я бы с удовольствием взглянула на твою школу, Тори.
– Хорошо, – без особого энтузиазма ответила девочка.
Парадная дверь захлопнулась. Наступила тишина. Энн прислонилась к стене, обхватив себя руками за плечи и жалея, что вообще оказалась в этом большом каменном доме, принадлежащем человеку с каменным сердцем. Прошлой ночью Мартин хотел заняться любовью с ней, Энн. А сегодня целуется со своей бывшей женой.
Если бы у нее была хоть капля разума, она сбежала бы прямо сейчас и никогда не вернулась. Но Энн не могла так поступить с Тори. Если Мартин говорил правду, Келли уехала от дочери, даже не попрощавшись. Она же не способна на такое. Это было бы слишком жестоко. Энн чувствовала, что попала в ловушку…
На следующее утро, ровно в половине десятого, Энн уже стояла в холле. Она надела свою лучшую зеленую шерстяную юбку, кожаные ботинки и зеленую куртку. Подбородок ее был вздернут, глаза смотрели откровенно недружелюбно.
– И тебя тоже с добрым утром, – насмешливо произнес Мартин.
– Давай не будем делать вид, что это развлечение, Мартин. И не дави на меня – я могу уйти в любой момент.
– Но ты не уйдешь. Из-за Тори.
– Ты всегда используешь слабые стороны оппонента в качестве рычага? – с горечью спросила Энн.
– Я пользуюсь всеми доступными методами.
– Тогда пойдем наряжать меня, словно манекен. Который будет украшать витрину под табличкой «Одна из двух женщин Мартина Крейна».
– Ты это так воспринимаешь? – удивился он.
– А как же иначе? – Энн была вне себя от негодования. – Я видела вчера, как ты целуешься с Келли.
– Она набросилась на меня – вот что ты видела.
– Нельзя сказать, чтобы ты очень сопротивлялся.
– Ты ушла не досмотрев.
– А зачем мне это? Чтобы выяснить, отличается ли техника поцелуя от той, которую ты практикуешь со мной?
Мартин с шипением выдохнул.
– Полегче, Энн. Иначе у меня может возникнуть искушение продемонстрировать свою технику.
– Не посмеешь!
В ответ он привлек Энн к себе и запечатлел на ее губах неистовый поцелуй, Как по волшебству, негодование Энн испарилось, сменившись желанием, горячим, жадным, неодолимым. Мартин внезапно отстранился. Тяжело дыша, он бросил:
– Я просил тебя не заходить слишком далеко… И этот поцелуй не имеет никакого отношения к технике.
– Нет, он имеет отношение к силе. К жажде, победы. Потому что ты терпеть не можешь проигрывать.
Солнечный свет, лившийся сквозь высокие окна, сверкал в ее волосах и искрился в глазах. Мартин судорожно втянул в себя воздух.
– А может быть, – хрипло проговорил он, – к чувствам.
Нет, увольте меня от таких разговоров, подумала Энн. Особенно с Мартином.
– Например, к чувству собственничества.
Его глаза сузились.
– Очередная уловка. Если я не целую тебя, то это из-за Келли. Если целую, – я донжуан. Ты не права, говоря, что я всегда выигрываю, – с тобой я терплю одни поражения.
Горечь, звучащая в его голосе, потрясла Энн.
Если бы она не была беременной, то, возможно, смягчилась бы, спросила, что он имеет в виду. Но обратного пути не было: ей необходимо исчезнуть, прежде чем ее состояние станет заметным. Поэтому она без выражения сказала:
– Лучше пойдем. Я хочу вернуться к ланчу.
– Да, Тори. Она твоя единственная забота, не так ли?
– Ты платишь мне за то, чтобы я заботилась о твоей дочери.
– Ты любишь Тори, Энн?
Энн застыла. Она вспомнила, как девочка обнимала ее сегодня утром, ее детскую хрупкость, ее вопросительный взгляд.
– Я не могу себе этого позволить.
– Потому что твердо вознамерилась исчезнуть.
Что она могла на это ответить? «Если ты увидишь меня на шестом месяце, то все поймешь?» Энн прикусила губу и услышала, как Мартин произнес с нажимом:
– Энн, скажи, что не дает тебе покоя?
– Только ты. Пойдем, Мартин. Какого цвета платье ты собираешься купить мне на этот раз?
Он на мгновение прикоснулся к ее ярким локонам.
– Я предпочитаю тебя безо всяких платьев, обнаженной.
Румянец залил ее щеки. Со сдавленным восклицанием Энн распахнула дверь и бросилась к лимузину, стоящему на дорожке. Всю дорогу в город она сидела, забившись в угол и не отрывая взгляда от окна.
У Ланди их проводили в застеленную ковром отдельную комнату, и две женщины немедленно принялись обслуживать их. Укрывшись в примерочной, Энн натянула первое платье. Оно было черным и пугающе элегантным.
Чувствуя себя в нем неловко и неуверенно, она вышла к огромному зеркалу в позолоченной раме и к Мартину, с его оценивающим взглядом. Он покачал головой.
– Это не твое, Энн.
Действительно. Он был прав. В следующее платье, из серебристой шерсти, ей пришлось чуть ли не втискиваться, а цена на ярлычке заставила Энн затрепетать. Прежде чем Мартин успел что-либо сказать, она заявила:
– Я не Мерилин Монро! Я не хочу это платье.
– Ты бы остановила в нем движение на дороге, – сказал он и подмигнул ей.
Энн неохотно усмехнулась. Вернувшись в примерочную, она перебрала ряд платьев, висевших на плечиках, начиная входить в азарт. Черное и белое ей не к лицу, оранжевое и розовое при ее волосах противопоказано, поэтому выбор резко сужался. Вдруг рука Энн замерла. Темно-зеленый шелк, плотный лиф, узкая, как карандаш, нижняя юбка и развевающаяся, полупрозрачная, более светлого оттенка, верхняя.
– Я хотела бы примерить это.
– У мадам хороший вкус.
Видимо, это означает, что я выбрала самое дорогое, решила Энн и позволила продавщице помочь ей надеть платье. Она сразу поняла, что оно идеально подходит, и, надев босоножки на высоких каблуках, которые предлагал салон, с гордо поднятой головой вышла из примерочной. Мартин вскочил, не отрывая от нее пристального взгляда.
– То, что нужно, – сказал он. – Идеально.
Энн молча смотрела в зеркало – в нем отражалась элегантная, сексуальная и очень женственная незнакомка. Энн никогда не носила таких красивых платьев. И никогда не будет. Особенно в последующие несколько месяцев.
– Нужно подобрать тебе туфли, – сказал Мартин.
Через пять минут Энн нашла босоножки, тонкие ремешки которых делали изящной даже ее ногу, и Мартин попросил доставить покупки ему домой. Когда Энн переоделась в свою одежду, он взял ее под руку.
– Теперь к Тиффани, – сказал он.
Энн в тревоге спросила:
– Это еще зачем?
– Последний штрих, – с хищной усмешкой сказал он.
