Учредитель бодро скользил впереди, и казалось, что слухи о его больном сердце сильно преувеличены.
«Не человек, а Хемуль какой-то, – неприязненно думала Ия. – Ну да, Хемуль, а мы – зверушки в Муми-доле. Не везде же так… Работу менять надо… Хотя, может, так везде».
Через полчаса кадровичка и рекламистка сошли с лыжни под предлогом «поправить ботинок» и присвистнули Ие. Достали флягу, закусили крекером, вернулись в строй. Выдохнули горькую полынь в морозно-еловый воздух зимнего леса.
Уже некоторое время они шли вдоль больших валунов. Камни были уложены в несколько рядов с небольшими промежутками и покрыты снежными шапками.
– Чтой-то? – спросила завхоз.
– Инопланетяне сделали, не иначе, – рассудила ассортиментщица и потуже подвязала пуховый платок. – Стоун… как его… хендж.
Они шли, каменная гряда не кончалась. Поднималась на пригорки, спускалась с пригорков. Один раз даже прервалась на железную дорогу. Они форсировали рельсы, поддерживая друг друга, и обнаружили, что камни тянутся дальше и уходят в глубь леса.
– Мы должны исследовать это явление и дойти до конца! Ведь где-то же они заканчиваются?! – провозгласил учредитель и махнул рукой, углубляясь в чащу.
Ия подумала, что где-то эти камни она уже видела. На картинке, что ли.
– Что это, как думаешь? – шепнула она снова пытавшейся отстать кадровичке.
– Так и ты дура необразованная? – шепнула та в ответ. – А еще красный диплом. Чему вас только учили. Это Линия Маннергейма. С советско-финской войны осталась.
– С чего ты взяла?
– С исторического факультета.
– Это та самая, против танков, которая от Финского залива к Ладожскому озеру идет?
– Она, родимая. Через весь Карельский перешеек. Финны, они же такие, старательные. Еще доты есть, как бы не провалиться.
Свистнули рекламистку.
– Какая же длина у нее? – раскрыла глаза та.
– Около ста тридцать пяти километров. Сущая ерунда, – просветила их кадровичка и уже другим тоном добавила, – это вам ничего, а у меня двое детей, между прочим.
– Надо ему сказать, что камни до Ладоги тянутся. Другого выхода нет, – неуверенно сказала Ия.
– И показать, что мы умнее его, ну уж дудки! – протянула рекламистка.
– Так мы что, сто с гаком кэмэ топать будем?
– Скажи ты, – предложила кадровичка Ие. – Тебя начальство любит, а я не могу, мне детей надо кормить.
Ия стянула рукавицу, набрала горсть снега, отправила ее в рот – чтобы полынью не благоухало, и заскользила вперед, обгоняя группу.
– Арнольд Александрович, постойте! У нас там Иванцовой плохо. С сердцем, наверное. Она никому не говорит и вам не скажет, но еле идет!
– Это из отдела ассортимента? – уточнил учредитель.
– Да, она. Как вы всех помните, Арнольд Александрович!
Он остановился, обернулся и скользнул взглядом по ведомой им процессии лыжников, выискивая клетчатое пальтишко ассортиментщицы. Затем наклонил голову, подумал и важно произнес:
– Ассортимент беречь надо.
– Иванцова – хороший сотрудник, – поддакнула Ия.
– Ладно, пойдемте обратно. Я и сам что-то устал. А вам я поручаю выяснить происхождение этих камней! Доложите мне на общем собрании через две недели. Вам этого времени хватит?
По дороге обратно Ия, кадровичка и рекламистка осушили флягу – за финский Стоунхендж и Карла Густава Эмиля Маннергейма лично. За здоровье Иванцовой из отдела ассортимента закусили остатками крекера.
Кадровичка обещала Ие подготовить историческую справку о строительстве оборонительной линии в первой четверти двадцатого века как открытие наших дней, а рекламистка – обработать эти данные так, чтобы выходило, что учредитель если и не участвовал в ее возведении, то уж точно первым ее обнаружил.
Выйдя из леса, уже возле санатория их группа рассредоточилась. Одни поспешили на процедуры, другие, войдя во вкус лыжного моциона, решили завершить поход пробежкой по берегу залива.
Ия шла одна вдоль шоссе. На автобусной остановке с бетонным козырьком и граффити по стенам, оставшейся еще с советских времен, а теперь всегда пустой – в такую глухомань на рейсовых автобусах мало кто ездит, сидел нахохлившийся человек.
Она на всякий случай перешла на другую сторону дороги и энергичнее заработала лыжными палками. Уже миновала остановку, когда услышала за спиной шаги и шумное дыхание. На обочине снега не было, одна наледь. Надо бы наклониться и отстегнуть лыжи, но человек догонял.
Обернувшись, она увидела, что он совсем близко. В куртке по колено, ботинках-говнодавах и меховой ушанке. Зэк или местный житель, хотя тут, кроме санатория, и жилья-то нет.
Такой беспомощной она чувствовала себя только в детстве, когда гуляла с подругой в перелеске недалеко от дома в Лиепае. Им туда ходить запрещалось, и они, разумеется, только туда и шастали.
За местечком этим шла дурная слава, но они не верили. До тех пор, пока не повстречали двух взрослых накачанных парней, которые, ни слова не говоря, помчались за ними. Молча и сосредоточенно – так, что сразу стало понятно, это не в шутку. Они припустили меж кустов, как зайцы. Под ногами мелькала земля. Она вся превратилась в бег и слышала, как кровь стучит в висках. Когда бегут и кричат, не так страшно. Страшно, когда бегут и молчат.
Через перелесок шла железная дорога. Они выбежали к насыпи, возле которой стояла будка смотрителя, и погоня прекратилась. Парни побоялись открытой местности. Покружив на опушке как волки, они скрылись за деревьями.
Она вспомнила давний бег и налегла на палки, но бесполезно: лыжи разъезжались и не давали двигаться быстрее. В следующую минуту он схватил ее и приподнял вместе с лыжами.
– Не надо, ну, не надо, хватит, мне больно, – просила она его, но он лишь шумно дышал ей в затылок, и дыхание это все ускорялось, как будто продолжался бег.
Еще несколько минут она чувствовала себя деталью на станке из плоти, а потом превратилась в пришпиленную бабочку, когда он вцепился в ее плечи, с силой притянул к себе и дернулся. Все это он проделал молча и молча отпустил ее плечи, продолжая держать на себе как плененную бабочку. Ей казалось, что ее разорвали надвое и, как только плечи оказались свободными, упала на подушку своей кровати в номере.
– Долго, – пожаловалась она.
– Долго, – извинился он и выскользнул из нее как сплавляемое по водам белой реки размякшее бревнышко. Потом хмыкнул и вплыл обратно.
– Как ты нашел меня?
– У тебя же теперь есть толковый заместитель. И вообще, рабочие дни уже идут, это вы тут на лыжах бегаете. Сел на автобус и приехал. В корпусе сказали, что вы ушли утром. Где тут еще ждать? Вот и сидел.
– Что не окликнул? Напугал, дурак…
