Кальтенбруннер положил трубку на аппарат и строго посмотрел на Курека. Тот поедал его преданными глазами. Теперь, когда операция была взята на личный контроль рейхсфюрером и ей был дал зеленый свет, любой сбой, не говоря уже о провале, мог ударить бумерангом по руководству Главного управления имперской безопасности и лично по нему — Кальтенбруннеру.
В кабинете на какое-то время воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в желудке Курека переваривалась проглоченная за завтраком сосиска. Бедняга пошел красными пятнами и, пряча глаза, силился справиться с «сосисочным бунтом». Кальтенбруннер, оставив без внимания эти жалкие потуги, немигающим взглядом остановился на его нервно дернувшемся кадыке и заговорил рублеными фразами. Напомнив о том, что операция «Иосиф» находится на личном контроле у рейхсфюрера, он потребовал от Курека самых энергичных действий по обеспечению Волкова и Попова всем необходимым. Тот, заверив, что задача будет выполнена в кратчайшие сроки, вернулся к себе в кабинет, вызвал Курмиса с Бакхаузом, довел до них указания Кальтенбруннера и потребовал немедленно приступить к их выполнению.
Первое, что сделали Курмис с Бакхаузом, это подготовили ответ «Иосифу». Он был лаконичен:
«Все, вами затребованное, заказано в Берлине. Мы в высшей степени заинтересованы в успешном завершении ваших планов».
Затем они вплотную занялись подготовкой операции. При той мощной поддержке, что оказывалась сверху, все вопросы решались влет. Уже на следующий день в сейфе Курека поблескивал новенький — последнее слово в шпионской технике! — миниатюрный фотоаппарат с великолепной цейсовской оптикой, а к нему прилагался десяток фотопленок. С люфтваффе также не возникло проблем. Достаточно было Куреку сделать один телефонный звонок, как на Темпельгофском аэродроме уже стоял заправленный под самую завязку «Хенкель-111» из личной эскадрильи Гиммлера. Последний и самый важный вопрос — поиск надежного курьера, который бы доставил все это «Иосифу», также не отнял много времени. Перебрав десяток кандидатур, Курмис остановился на двоих и представил их на беседу к Куреку, который, изрядно потерзав вопросами, выбрал агента Кенигсбергской школы разведчиков-диверсантов, бывшего младшего командира Красной армии Ивана Бородавко.
В отличие от большинства «восточных» агентов, этот оказался на редкость смышленым и особых забот не доставлял. Бородавко на лету схватывал все, что от него требовалась, а его надежность не вызывала сомнений. Четыре удачные заброски в тыл большевиков, из которых он вернулся с ценными сведениями, а еще больше — участие в карательных акциях против партизан исключали саму возможность предательства со стороны Бородавко. В России его ждал суд военного трибунала.
17 июля Курек доложил Кальтенбруннеру о готовности к выполнению операции и получил добро. Вечером из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:
«В ночь с 19 на 20 июля в районе Егорьевской будет сброшен наш курьер «Б», лейтенант-пехотинец. При нем будут фотоаппарат, чек на 15 тысяч долларов и 5 тысяч фунтов стерлингов наличными. Встречайте его так же, как и Гальфе, у киоска».
Оперативность, с которой Берлин отреагировал на сообщение «Иосифа», с одной стороны, порадовала контрразведчиков, а с другой — добавила новых проблем. И если захват очередного курьера «Цеппелина» не вызывал больших трудностей — он уже был отработан на Гальфе, то появление в группе третьего радиста существенно осложняло дальнейшую работу. Его «болезнь», как в случае с Гальфе, теперь уже вряд ли бы приняли на веру в германской разведке. Поэтому у контрразведчиков оставался только один выход — после захвата курьера-радиста провести его моментальную перевербовку.
Выписка из радиожурнала группы «Иосиф»
Глава пятая
Господин обергруппенфюрер!
20 июля 1944 года стал последним днем на свободе агента «Цеппелина» Бородавко. Ровно в 12:00 с пунктуальностью, которой могли позавидовать истинные арийцы, лейтенант-пехотинец появился на вокзале железнодорожной станции Егорьевская. Не задержавшись в зале ожидания, он вышел на перрон, осмотрелся по сторонам и, бросив взгляд на часы, направился к станционному киоску.
Возле него было немноголюдно. Прячась от полуденного зноя, пассажиры перебрались с перрона в тень, и лишь любители пива, заняв столики под летним навесом у киоска, пытались утолить жажду. Рядом с ними, сбившись в кружок, трое подростков, лузгая семечки, с азартом резались в карты. У их ног, широко раскинувшись, безмятежно дремал дворовый пес. Стайка воробьев, осмелев, подобралась под самый его нос и затеяла драчку за крошки. Один из столиков занимал капитан-летчик. Изредка прикладываясь к кружке с пивом, он с интересом листал журнал «Огонек».
На подходе к киоску лейтенант-пехотинец замедлил шаг, пробежался взглядом по перрону, пассажирам, ожидавшим поезда, и подошел к прилавку. Заказав кружку пива, он подсел к капитану-летчику и, смахнув с лица катившийся градом пот, посетовал:
— С погодой не повезло.
Капитан-летчик отвлекся от «Огонька» и согласился:
— Сегодня уж точно.
Лейтенант-пехотинец вздохнул, будто гора свалилась с плеч, — отзыв на пароль совпал с тем, что курьер «Цеппелина» получил от Курмиса, — и, протянув капитану руку, представился. Потная ладонь Бородавко сказала Бутырину — этот курьер германской разведки был не чета фанатику Гальфе. Виктор назвал себя и сообщил, что на стоянке их ждет служебная машина, а в Москве подготовлена конспиративная квартира. У Бородавко радостно заблестели глаза. О подобном комфорте он даже не смел мечтать. Во время предыдущих забросок в советский тыл ему, в лучшем случае, приходилось хорониться по лесным заимкам, на глухих хуторах, а с явки на явку перебираться пешком или на лошадях. Бородавко с почтением поглядывал на Виктора и в его уверенном поведении и словах находил подтверждение разговорам, ходившим в «Цеппелине», о фантастических возможностях группы «Иосиф».
Допив пиво, Виктор и Бородавко прошли на привокзальную площадь. Там их встретил вышколенный водитель, принял у курьера «Цеппелина» вещмешок и положил в багажник. Бородавко сел на заднее сидение, расстегнул гимнастерку и вдохнул полной грудью. Напряжение, которое им владело с момента приземления, прошло, и его прорвало. По дороге к Москве он сообщил Виктору все известные ему новости и слухи, гулявшие по Берлину. Смолк Бородавко, лишь когда впереди над крышами домов показались кремлевские башни. Приникнув к стеклу, курьер «Цеппелина» с жадным любопытством разглядывал советскую столицу.
Москва мало походила на прифронтовой город и резко отличалась от серого, мрачного Берлина. Московское небо не заслоняли огромные туши аэростатов. В парках и скверах о зенитных батареях напоминали лишь проплешины на зеленом травяном газоне. Яркими пятнами мелькали красочные афиши театров и кино. На детских площадках стоял такой же галдеж, как на птичьем базаре. Среди пешеходов все чаще мелькали модницы и франты, доставшие из дальних углов шкафов свой довоенный гардероб. Столица и ее жители, истосковавшиеся по мирной жизни, радовались ей даже в мелочах.
