— Что это с вами? — спросил парковый сторож.
Они не отвечали. Глаза пустые, рты полные земли.
Они переглянулись.
— По-моему, вам надо отдохнуть.
Тут наконец друзья взглянули на него.
— Отправляйтесь-ка спать! — посоветовал он. — Когда устанешь, невесть что творишь!
Они послушались совета и отправились спать.
Но от усталости невесть чего натворили.
Первым стал чудить Ковбой: сказал, что хватит уж ему надоедать Фонтанне с Беном, что даже Билли Кид его терпеть не может и что он пошел домой.
И пошел, а дома рухнул на скамью-качалку на террасе и горестно заснул.
Потом стал куролесить Дом. Когда друзья застряли в парке, он решил, что его снова бросили, и двинул прочь, с котом внутри, уже спокойно спящим.
Последним номером Фонтанна с Беном решили, каждый за другого, что лучше поселиться порознь, тем более и дом исчез. И потащились в старые квартиры.
Они так одурели от усталости, что обменялись на прощание номерами телефонов и рукопожатиями да так и разошлись.
Знай они оба, сколько предстоит проспать, они бы приложили все усилия, чтобы лежать все это время рядом, в одной постели, но они не знали и от усталости творили невесть что.
Они проспали целый месяц
Ковбою целый месяц снился сон о сказочно красивой женщине.
Он видел ее лишь со стороны, никак не мог приблизиться, но временами, как ему казалось, она ощущала на себе его взгляд.
Женщина тоже была совсем одинокой, и Ковбой во сне хотел написать ей, но ничего не получалось. Он потратил уйму времени, пытаясь выразить в письме, до чего она хороша, и вызволить ее письмом из одиночества. Он перепробовал тысячи слов, извел сотни бумажных листов, но такое письмо, как хотелось — и ему, и, он чувствовал, ей, — не писалось никак.
Не раз он порывался бросить, но тут она смотрела на него так грустно и доверчиво, с надеждой и тревогой, будто знала, как нелегко ему приходится, как трудно подобрать слова, и ободряла, не давала отступиться.
Ковбоя равно трогали и красота, и одиночество той женщины, и он старательно писал, писал, писал… и все напрасно.
Прошел месяц, и первой проснулась Фонтанна.
Открыла глаза — на дворе зима.
Ей было холодно.
Хотелось есть.
Хотелось Бена.
Фонтанна потянулась крепко, сладко, за целый месяц сна, пощупала лицо — все зажило, залезла под обжигающе горячий душ и потеплей оделась.
Потом уселась на кровать и стала ждать. Ждать чуда.
И вот она его услышала: что-то покатилось по полу, потом увидела: блестящая, круглая чудная… банка овощного рагу!
Ее принес Ковбой для Билли, но Билли к ней не прикоснулся, поскольку его уже не было дома, и банка долго дожидалась своего часа. Фонтанна подняла ее и в кои-то веки возрадовалась тому, что у ее кота такие причудливые вкусы.
«Рагуша — вот как его надо бы назвать!» — подумала она, весело орудуя консервным ножом.
Теперь, когда она согрелась и наелась, неутоленной осталась только жажда Бена.
Она снова уселась и снова стала ждать. Ждать телефонного звонка. А пока его нет, решила навести порядок в скопившихся за месячную спячку снах, прикидывая, как бы рассказать их Бену, чтобы не было скучно. Она старалась выкинуть из памяти кошмары первых дней и удержать видения последних.
Через несколько часов проснулся Бен.
И сразу посмотрел на свои часы — узнать, какое число.
— Тридцать три дня, — проговорил он после сложных подсчетов, и эта цифра ничего не всколыхнула в его памяти.
Пару секунд он полежал, уставясь в потолок, потом вскочил, как встрепанный, и бросился звонить Фонтанне.
Она взяла трубку с первого звонка:
— Как поспал?
— Бегу к тебе!
— Постой!
— Что?
— Как ты одет?
— Как был, когда ложился.
— Тебе не холодно?
Тут Бен заметил, что дрожит.
— Пожалуй.
— Ты ел?
Он понял, что ужасно голоден, но еще прежде, чем понять, сказал:
— Я умираю с голоду!
— А у меня еще рагу осталось, — Фонтанна улыбнулась в телефон. Она представила себе, как бы она на месте Бена обрадовалась при таком известии.
— Бегу к тебе! — повторил Бен, именно так и радуясь, и повесил трубку.
Поспешно одеваясь, Бен сообразил, что целый месяц не курил. Он порылся в карманах, нашел сигарету и, закуривая, пробормотал:
— Недаром говорят, первая, как проснешься, самая лучшая…
* * *
На непостоянном расстоянии от тех мест отставной почтальон по праву не погиб от холода, проснувшись, будто кто его толкнул, на скамье-качалке у себя на террасе.
Он сел и долго созерцал свой сад — густые джунгли во власти злой зимы и запустенья. И по лицу его струились слезы.
Ковбой все утро просидел на качалке, глядя на замерзший сад, и проплакал. Он плакал не спеша, спокойно, пока не вытекли все слезы и не выплакалась горечь о былой любви.
А после встал и в глубоком раздумье направился в дом.
Там он надел просторное пальто и, уйдя еще глубже в раздумье, приготовил себе плотный завтрак из всего, что нашлось под рукой.
Забившись глубже некуда в раздумье, он вышел завтракать в саду.
И наконец, решившись, встал и ринулся за инструментами.
— Ну, хватит! — крикнул он, врубаясь в заросли крапивы.
* * *
Бен, все еще дрожа, с сигаретой в зубах, шел по пустынной улице и вдруг увидел: навстречу по другому тротуару шла Фонтанна.
Шла в облачке пара, так быстро, как могла идти, держа в руках кипящую кастрюльку. А в зубах — деревянную ложку.
Они остановились друг напротив друга и бросились навстречу через улицу.
Бен снял крышку с кастрюльки, схватил большую ложку и жадно принялся уписывать рагу, глазами же он пожирал Фонтанну. Фонтаннин рот, едва избавившись от ложки, расплылся до ушей.
И так они стояли среди улицы, окутанные паром, Бен с деревянной ложкой, Фонтанна с солнечной улыбкой.
Стояли и стояли среди улицы, окутанные паром.
Но вот кастрюлька выпала из рук Фонтанны, а Бен швырнул подальше ложку.
И они бросились в объятия друг друга и сжали их так сильно, что, продавившись друг сквозь друга, очутились стоящими спиной к спине.
