Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
С началом царствования Николая I противодействие экспансии католицизма в России резко усилилось. В 1827 г. император, уже проникавший в действительное положение дел униатской церкви, воспретил принимать в униатское монашество католиков и указал усилить средства на образование униатского белого духовенства.
В том же году один из основных член петербургского униатского департамента Иосиф Семашко представил Николаю I записку, в которой изложил историю унии и все происки Рима к ее облатинению, указал и средства к спасению униатского населения от врагов его народной веры: вместо департамента католической коллегии открыть для униатского управления особую униатскую коллегию, вместо четырех оставить только две униатские епархии — Белорусскую и Литовскую, улучшить содержание духовных школ и прекратить обучение униатской молодежи в католических школах, воспретить совращение униатов в латинство, сократить число базилианских монастырей и упорядочить их администрацию.
Записка эта встретила сочувствие Николая I, наградившего Семашко бриллиантовым крестом. 22 апреля 1828 г. последовал высочайший указ об учреждении отдельной униатской коллегии, поставившей униатскую церковь в независимое положение от католической администрации. Членами ее были назначены Семашко, Лужинский и Зубко. Лужинский был ректором полоцкой униатской академии и доктором богословия, Антоний Зубко — профессором полоцкой семинарии, с 1824 г. — священником. Последовало закрытие нескольких базилианских монастырей, подчинение всех епархиальной власти, основание униатской семинарии в Жировицах и нескольких духовных училищ. В 1829 г. Иосиф Семашко был посвящен в сан епископа Мстиславского, помощника полоцкого епископа, и назначен председателем белорусской консистории с оставлением членом коллегии.
Дальнейшему развитию униатского дела способствовало польское восстание 1830–1831 гг., в котором ксендзы и базилиане явились главными зачинщиками. Ряд больших базилианских монастырей был закрыт, часть из них передана православным, в том числе Почаевский монастырь.
Благодаря этим, а также ряду других мер к концу XIX века на территории Юго-западного края, равно как и в Белоруссии, уже не существовало униатской церкви.
Глава 11
Возрождение «мовы»?
Запрещались ли в Малой и Белой Руси местные диалекты после вхождения соответствующих областей в состав Российской империи? «Да», — утверждают «незалежные» историки. «Колониальные» власти повсеместно запрещали использование украинского языка. А где доказательства? Тут за неимением серьезных аргументов самостийники собирают «до кучи» все, что попадает под руку, — от отдельных частных эпизодов до откровенной фальсификации.
Ну, например, патриарх, а ныне Священный Синод периодически запрещали пользование отдельными местными изданиями, неверно трактующими православные каноны. Так было и во всех странах Европы, да и в России запрещали издания сибирские, новгородские и др. Но вот если запретили какую-либо книгу, изданную в Малороссии, как, например, «Учительское Евангелие» К. Старовецкого, то это уже запрет использования «украинского языка».
В XVIII веке значительно изменился стиль деловой (канцелярской) документации Российской империи. Естественно, что периодически издавались указы об унификации терминологии, грамматических правил и т. д. Понятно, что в официальной переписке неуместны выражении из поморских, рязанских и других местных диалектов. Представим себе официальное прошение в Санкт-Петербург: «Мы, пскопские дворяне…» Никто ведь не удивляется, что нынче ни в одном государстве нет попыток писать законы на жаргонах, сленгах или диалектах. В той же Германии никто не пробует пользоваться на государственном уровне земельными диалектами. А в них гораздо больше отличий от общенемецкого, чем в украинском — от русского.
Никаких же запретов на использование диалектов — ни северных, ни сибирских, ни малороссийских — в Российской империи никогда не было. Население говорило как хотело и между собой, и в казенных присутствиях, в том числе в судах. Так, тот же Каревин писал: «Говорившие "по-благородному" помещики, в том числе и великороссы, в глазах украинских крестьян не являлись иноземцами в отличие от панов польского или немецкого происхождения. Сами же крестьяне и в Великороссии, и в Малороссии говорили "по-простому", но и свои сельские говоры, и господскую речь считали разновидностями одного русского языка. "У нас, как это бывает и во всех почти странах, одна часть народонаселения говорит на своем образованном языке, а другая употребляет только свое местное просторечие", — отмечал профессор Киевского университета Сильвестр Гогоцкий и подчеркивал: "Ежедневно мы говорим в деревне с простым народом по-русски без всяких переводчиков, и не только примера не было, чтобы нас не понимали, но даже сами же эти простые люди рассмеялись бы, если бы мы, говоря с ними, стали их уверять, что они нас не понимают, и приводили бы к нашему разговору переводчика"»[83].
Но вот в 1798 г. выходит из печати «Энеида» Ивана Котляревского. Как писал Орест Субтельный: «…именно это произведение, увидевшее свет в 1798 г., положило начало и украинскому литературному языку, и новой украинской литературе…
Сам Котляревский, царский чиновник и сын мелкого казацкого старшины, любил поговорить с крестьянами, записывал их суждения и обычаи, вслушивался в их песни и речь. Поначалу он вообще не предназначал свой эксперимент для публикации и, лишь уступая настояниям друзей, напечатал "Енеiду", которая, к его удивлению, имела бурный успех среди левобережного дворянства. Но и после этого сам автор не отдавал себе отчета в том, что в языковом и литературном отношении его произведение явилось поворотным пунктом»[84].
Субтельному вторит Грушевский: «"Перелицованная Энеида» Котляревского, напечатанная без ведома ее автора в 1798 году, была первой книгой, чрезвычайно высоко поставившей в глазах украинского общества народное украинское слово, а вместе с тем своими образами былой казачьей славы и современной тяжелой крестьянской жизни живо заинтересовавшей народной жизнью украинское общество»[85].
Что же это за шедевр украинского языка и украинской литературы?
Это была попытка в карикатурном виде на малороссийском диалекте создать пародию на поэму Вергилия. Думаю, что любой читатель, вспомнив школьные и студенческие годы, может припомнить дюжину таких пародий на известные литературные произведения, создававшиеся в 10-20-летнем возрасте на соответствующем возрасту, интеллекту и местности сленге. Лично я помню, как в 4-6-м классах мы читали рукописный самиздат с пародией на поэму Пушкина «Руслан и Людмила»: «Там на неведомых дорожках мильтоны ездят на подножках, там ступа с Бабою-Ягой нахально прется за мукой…»
Помню пародию на пушкинского «Царя Никиту и 40 его дочерей»: «Царь собрал скорее пленум и промолвил: "Я измену начинаю замечать. Маленков с дороги сбился, Каганович заблудился, влево Молотов свернул, и Шепилов к ним примкнул!"»
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
