Невольно общее настроение передалось и Ленке, и она уже с нескрываемым интересом стала следить за происходящим.
В первых рядах за длинным накрытым красной скатертью столом восседало жюри. Как в лучшие пионерские годы, подумала Ленка, только почетного караула не хватает. Она привстала и среди разнообразных женских и мужских шевелюр безошибочно угадала розовую блестящую лысину Игоря. Тот, словно почувствовав ее взгляд, тут же обернулся, поискал глазами кого-то в толпе, но Ленку в наступающей темноте так и не увидел. Как неудобно, устыдилась она, Игорь меня сюда вез, беспокоился обо мне, а я его даже ни разу за это не поблагодарила.
В зале стали раздаваться редкие одиночные хлопки, вскоре их сменили жидкие аплодисменты, потом где-то затопали ногами, где-то засмеялись, и все снова стихло.
Почти в полной тишине на сцену вышел большой сводный хор текстильщиков, текстильщиц, а также их общих детей и внуков. Его появление вызвало некоторое оживление в зале, с галерки пару раз свистнули, в партере дружно зааплодировали, и концерт наконец начался.
Сначала текстильщики пели про незамужних ткачих, потом про подмосковные вечера, про вечера упоительные и закончили все «Вечерним звоном».
«Вечерний звон» поднимался вверх и, никуда не пропадая, качался в воздухе невидимым прозрачным парашютом. Под ним шевелились и подрагивали багровые верхушки кленов. Мужские басы старательно и зловеще «бомкали», тетки со слезой в голосе дружно им вторили, детские хрустальные голоса летели высоко и свободно, и все это было настолько просто и по-настоящему хорошо, что у Ленки в носу что-то защипало, а потом и захлюпало.
Серый удивленно на нее покосился и, порывшись в кармане, протянул Ленке носовой платок. Она отстранила его руку и стала неуклюже пробираться к выходу.
Знакомая дорога вела через весь парк к реке. Нетушки, решила Ленка, хватит мне приключений на всю голову и не только, и повернула в другую сторону.
– Куда это ты намылилась? – услышала она за спиной голос Серого.
– На кудыкину гору, – буркнула Ленка и ускорила шаг.
– Какая ты грубая стала, Бубенцова, неженственная. – Серый нагнал ее и схватил за руку. – Что с тобой вообще происходит?
Ленка дернулась и остановилась.
– Грубая, говоришь? А что тогда ты ко мне привязался? – заорала она. – Чего тебе от меня такой неженственной надо?
– Да мне-то ничего, – ответил Серый и отпустил ее руку, – просто не хотел оставлять тебя одну.
– Неужели? Внимательный мой! – всплеснула руками Ленка. – Раньше надо было думать! «Не оставлять тебя одну», – передразнила она его, – да я сама кого хочешь оставлю! И уже оставила! И нисколько об этом не жалею!
– А я жалею, – тихо сказал Серый.
– А я – нет!
– Значит, потом пожалеешь.
– Когда потом?
– Когда придет время.
– Какое время? Какое время, я тебя спрашиваю?
Серый, в поисках сигарет, привычно похлопал себя по карманам и, не найдя их, смущенно проговорил:
– Представляешь, час назад снова решил бросить курить...
– А я уже жалею... – неожиданно призналась Ленка, – с того же дня, с той же минуты, с той секунды... – Она опустилась на лавку и растерянно посмотрела на Серого. – Понимаешь?
– Понимаю. – Серый сел рядом.
– Уходила, отворачивалась, плакала, билась головой о стену и уже жалела, понимаешь?
– Понимаю.
– И на другой день жалела. Жалела и ждала, ждала и жалела.
– А позвонить ты не могла? Возможно, тогда все сложилось бы иначе.
– А зачем?
– Тебе же самой стало бы легче.
– Что могут изменить слова? – усмехнулась Ленка. – Ты же сам пропал без объяснений, вот и я решила так же, по-мужски...
– По-мужски трудно.
– Лучше по-женски, что ли? Медленно, печально и по частям?
– Лучше по-человечески. Выдохнуть все, в себе не держать. Пожалеть себя...
– Как ты меня сейчас?
– Как я тебя тогда.
– В метро?
– В метро.
– Тебе стало легче?
– Стало.
– И я так хочу... – заплакала Ленка. – Нет больше сил, понимаешь?
Серый обнял ее и прижал к себе:
– Понимаю.
Подул ветер, и из глубины парка неясно донеслось: «На тот большак, на перекресток не надо больше мне уже спешить...»
Они сидели рядом, но думал каждый о своем. Ленка – о Малыше, Серый – о Ленке.
– Жить без любви, конечно, просто... – проговорил Серый и улыбнулся, – но как на свете без нее прожить?
– У тебя есть диктофон? – неожиданно встрепенулась Ленка.
– Есть, а зачем тебе? – удивился Серый.
– Можешь мне дать его на время?
– Могу, только он у меня в номере.
– Тогда пошли к тебе.
Абзац №5. Вечные мальчики
Сплошная, ни на минуту не прекращающаяся эйфория на полгода вычеркнула из списка живых и здравствующих Карлсона и Малыша.
На самом деле они не умерли и даже не заболели, а просто взяли вдруг да и пропали без вести. Не то чтобы специально, обдуманно, с какой-то определенной хитрой целью, а так, нечаянно, нелепо, по-глупому. Затерялись, заигрались, увлеклись и очнулись уже где-то на небесах. А небеса, хоть и покапризничали немножко, но все же выполнили свою основную функцию – совершили-таки брак. Соединили-таки в одну сатану этих непредсказуемых, этих ненадежных, этих неблагодарных. И, как и следовало ожидать, тут же об этом пожалели. Эта странная во всех отношениях парочка даже в столь интимной обстановке не смогла обойтись без выпендрежа. Давно достигшие рая, они даже не попытались войти внутрь, чтобы хотя бы для приличия сказать: «Здрасте, вот, типа, и мы приперлися».
Но плотная пелена, расшитая золотыми цветами и листьями, успела отделить их от всего земного, и им ничего другого не оставалось, как только смотреть исключительно друг на друга, а не в одном, идиотском в своей непогрешимости направлении.
У нормальных людей любовь или то, что они под ней подразумевают, ассоциируется, как известно, с малиною. А у этих – со зверобоем и пижмою... Уже изначально что-то в их отношениях отдавало горечью и какой-то сладковатой, удушливой гарью. Вроде бы и у самых врат рая, и можно было бы заглянуть на полчасика, но что-то не пускает, что-то держит, что-то не дает. Нескладно все, непросто, не по-людски. Не ровное, не спокойное, не полнокровное, как хотелось бы, течение жизни, а какая-то бешеная неуправляемая кардиограмма, состоящая из одних только пиков и падений.
Но времена редких парадоксальных затиший иногда случались, и тогда оба сердечника резко, как по команде, успокаивались, отстранялись, но не переставали держать друг друга в поле своего зрения. Не лицо – а икона старинная, думала Ленка, наблюдая за Малышом. Я только тень твоя, твое отражение, твой астральный двойник. Неужели и я выгляжу так же? Такая же красивая, такая же мудрая, такая же одухотворенная? А почему бы и нет? Ведь мы одно неразделимое целое. Близнецами сиамскими сделались. Да срослись, дураки, не спинами, а сердцами друг к другу приклеились.
