— А что насчет тебя? Были какие-нибудь сложности?
— У тебя тут как-то пусто.
— В смысле — на первом этаже? В гостиной?
— В смысле — везде. То есть я знал, что у тебя мало вещей, и все равно ожидал увидеть больше…
— Мебели.
— Да. И книг.
— Я не собираю книги. Я их беру в библиотеке. Или покупаю и перепродаю, когда прочитаю. Мои родители никогда не увлекались покупкой книг.
— Это они там на фотографии в коридоре?
— Наверху? Да. Гарольд и Кей.
— Какие-то они мрачные.
— Они умерли, поэтому у них есть все основания быть мрачными.
И тут я понял, что никогда не рассказывал Бобу про своих родителей, хотя мы много говорили о его собственных. Кажется, я впервые упомянул то, что их уже нет в живых (я всегда говорил о них так, как будто они все еще дышат мне в затылок). Конечно, он читал о них в контексте повествования, но это совсем другое.
* * *
— У тебя слишком мягкая кровать, — сказал Боб на следующее утро. Он стоял передо мной и зевал. Потом потянулся и сделал пару махов руками. — Я постоянно просыпался. Завтракать будешь?
— Я бы не отказался от чашки мюсли. С орехами и изюмом.
— Цельное молоко? Или обезжиренное?
— Обезжиренное.
— А ведь я никогда с тобой раньше не завтракал. Даже не знаю, что ты обычно ешь.
— Так когда придет Промис?
— В обед. — Боб посмотрел на часы. — Кстати, Эван, ты не мог бы подать мне вон ту рукопись?
Я проследил за его взглядом и увидел один из машинописных вариантов моего романа, который я сам там оставил прошлой ночью. Я лег слишком поздно — все перечитывал рукопись, затачивал карандаши, дописывал новые сцены в желтый блокнот, волновался, как они вольются в основной сюжет.
— Хочу еще раз просмотреть.
Я подошел и просунул роман тремя свернутыми пачками через решетку. Боб присел на корточки и выровнял страницы у себя на коленях.
— Это ведь не единственная копия?
— В смысле…
— Машинописный вариант, распечатанная копия. Разве ты не давал его Промис?
— Промис не читала мою книгу.
— Да ладно! Неужели не читала?
— Нет.
— То есть вы с ней только спите вдвоем? — Боб выдал мне кривую ухмылку, которая показалась мне неподобающе похотливой. — Кстати, я нашел на кухне несколько твоих тетрадей. Зеленых. И еще несколько в спальне, в шкафу, рядом с порнухой. Впечатляющая коллекция.
— Ну, там нечем особенно гордиться.
— Я имел в виду твои тетради, Эван.
— Ах, это. Да, пожалуй. Годы…
— Сколько их у тебя всего, по твоим прикидкам?
— Я пишу с самого детства. Даже если там полная ерунда, неудачный материал постоянно прибавлялся. И накапливался.
— Впечатляет. — Боб покивал головой. — Столько труда.
Промис подошла к моей решетке и наклонилась поближе. Я решил, что она хочет мне что-то прошептать, чтобы не услышал Боб, который стоял буквально в паре метров. Вместо этого она протянула губы и поцеловала меня. Как выяснилось, размер ячейки в сетке идеально подходит для четырех губ — то есть для нас двоих. Очень быстрый поцелуй, почти формальность; но я принял его как бедняк принимает крошку, упавшую в ладонь. Только сейчас я понял, как нужен мне был этот поцелуй, каким бы незначительным или даже сестринским он ни оказался. Иногда ничто так не ободряет, не служит признаком неизменности некоторых вещей, как обычный поцелуй.
— Я принесла бутерброды. — Она показала нам коричневый бумажный пакет. — Может, выключим телевизор?
Мы с Бобом как раз смотрели «Дженни Джонс» — плохая привычка, которая появилась во время наших свиданий, еще до того, как мы поменялись местами. (Обычно мы придерживались более качественных ток-шоу.) Это был повтор, потому что все зрители сидели в масках для Хэллоуина. Сама Дженни, в платиновом парике, выглядела как Мэрилин Монро без бюста. В данный момент она с придыханием расспрашивала парочку на сцене, когда они впервые начали изменять друг другу. Судя по всему, началось все в Кливленде.
Я выключил телевизор. Боб вежливо указал Промис на единственный стул, но она только покачала головой. Поэтому Боб сел сам. Он повернул стул спинкой вперед и оседлал его, как потрепанный жизнью частный детектив, ведущий расследование.
— Ну, как у вас дела?
Мы оба промолчали. Я откашлялся. Я ждал, пока Боб начнет, а он ждал меня. Не знаю, как он, а я чувствовал себя неловко и на удивление скованно.
— Боб проводит много времени наверху, — наконец сказал я.
— Я пытался понять Эвана. Влезть в его ботинки, так сказать.
— И как, получается?
— Более или менее.
— Пообедаем? — Она потрясла пакетом, который все еще держала в руках.
— Что получается? — Я посмотрел поочередно на Промис и на Боба, а потом на его собственные, между прочим, ботинки. Черные ботинки на молнии. Я не мог избавиться от мысли, что они молчат, как два заговорщика. Они не то чтобы ждали, пока другой ответит, а скорее рассчитывали, пока мой вопрос исчезнет сам по себе.
Не знаю, чего ждал я. Салюта? Мастер-класса, трехсторонней дискуссии по вопросам похищения людей и его последствий на психику похитителя и жертвы? Какого-нибудь разъяснения, что же, черт побери, происходит, или признаков того, что мы все сбиты с толку?.. Или сбит только я?
— А ты, Эван? — спросила Промис, открывая бумажный пакет. — Чем ты занимался?
— Я? Писал как проклятый. И гадал, что делает Боб, когда его нет здесь, внизу.
— Ты специально поигрываешь револьвером?
— Поигрываю? — Боб посмотрел на оружие, будто только что заметил, что оно существует.
— Да, каждый раз, как спускаешься.
— Боишься?
— Немного. По большей части я гадаю, намеренно ли ты это делаешь.
— Чтобы напугать тебя? Нет, это не главное.
— А что для тебя главное?
Боб посмотрел наверх, на потолок, затем прикрыл глаза рукой, которой сжимал револьвер. Он думал. Или просто хотел создать такое впечатление? С каждым визитом Боб становился все загадочнее.
— Я не импульсивный человек. Ты это знал?
— Нет, не знал. — Здесь я немного лукавил.
— Так вот, я не импульсивный.
— А Ллойд?
— Ллойд? — Боб нахмурился. — Мы были знакомы уже два года, прежде чем я сделал ему предложение за столиком в «Дин и Делука». Спать с мужчиной еще не значит быть импульсивным.
— Но ты женат. Он покивал.
