Я сел за стол, и она спросила:
– Налить тебе чего-нибудь выпить?
– Чего-нибудь.
Она подала лимонад с кусочками лимонов.
– Рей, что с тобой? Почему ты так одет?
– Мне жить негде. Не мог тебя найти.
– Значит, твой пиджак – сигнал? Нечто вроде доски объявлений? – Она взяла меня за руку. – Как ты жил это время?
– Тысячу лет пришлось бы рассказывать. Значит, ты так и не видела объявление в газете?
– Какое объявление?
– Я тебя разыскивал. Можно сказать, потерял и нашел.
– Я газет не читаю. С тобой все в порядке? Я имею в виду, не нужна ли тебе медицинская помощь?
– Со мной все в порядке, насколько возможно. На самом деле я приехал разузнать о маме. И о себе. Есть несколько вопросов. Думаю, ты должна знать ответы.
– Не знаю, понравятся ли тебе мои ответы, Рей. Не знаю, помогут ли они тебе. Даже не знаю, признаешь ли ты их ответами.
– Ты же прислала мне письма. Зачем?
– Ох, Рей, я должна была за тобой приехать после отъезда твоей матери. Но если бы приехала, возникли бы проблемы с мужчиной, который говорил, что любит меня, и врал.
– Пожалуй, я прав. В этом мире нельзя знать одну истину.
Она пошла на кухню, снова наполнила стакан.
– Мне это очень неприятно слышать. Истины существуют.
– Например?
Она вернулась, поставила стакан на стол.
– Например, вот эта. – Взяла мою руку, приложила к своему животу. – У тебя под рукой младенец. Это истина. И с каждым днем становится все истиннее.
– У тебя будет ребенок? От кого?
– От любящего меня мужчины.
– Откуда ты знаешь, что этот мужчина действительно тебя любит? И где он?
– У нас совсем другие отношения. Он живет далеко. Мы видимся несколько раз в году. Я могу любить только на расстоянии. И это тоже истина. Я открыла свою истину, а остальное пусть летит мимо, как листья. Никогда не пытаюсь поймать листья, никогда за ними не гоняюсь.
– Ты очень на меня похожа, – сказал я, отдергивая от живота руку.
– Наверно, раз мы столько времени пробыли вместе. Как ни удивительно, у меня от тех лет сохранились только хорошие воспоминания.
– Люди странно реагируют на мое присутствие.
– Ничего. Мир странный, даже когда он настоящий.
Кажется, будто я возвышаюсь над креслом. Давно себя так удобно не чувствовал. Все тихо, гладко. Кости распрямляются. Кровь в жилах бурлит водопадами. Дыхание испускается крупными кольцами. Сердце укрывается покрывалом из роз. Сейчас я впервые чувствую себя в безопасности.
– Хочешь увидеть себя по телевизору? Уже почти пять. Новости через минуту начнутся.
Мы прошли в гостиную. На улице шел дождь, тяжелые крупные капли плюхались в огромное окно, по небу гладко катились пухлые серые жирные дождевые тучи.
Телевизор брызгал быстрым белым статическим электричеством, размывавшим женское лицо. За ним мелькало изображение Триггера, препровождаемого в тюрьму.
– Сегодня выдан ордер на арест Гарольда Скотта, обвиняемого в убийствах в центре города, которые держали население в страхе с начала лета. Задержанный вчера вечером полицией на месте преступления Скотт, именующий себя Триггером, впоследствии признался в совершении других убийств. Согласно источникам, подозреваемый считает себя белым сверхчеловеком, однако выбирал жертв подобных себе. Допрошенный раньше полицией Реймонд Пуласки, которого вы видите, был замечен в компании Триггера перед последним убийством. Сегодня полиция освободила его.
Экран вдруг заполнили другие говорящие головы.
– Ему даровали жизнь без всяких условий насчет одежды.
Две другие головы рассмеялись, а Мисси выключила телевизор. Видно, как дождь замерзает на улице, постукивая в окно тысячью ледяных птичьих клювиков.
– Переходи к делу, – шепнул Стиль так громко, что она услышала.
– Что?
Я очутился в ловушке. Он может сказать что угодно, в любой момент. Я не защищен не только от него, но и даже от мыслей о Рее. Теперь он загнал меня в угол. Такова его игра. Он снова вышел на поле.
– Можно мне в ванную?
– Разумеется, Рей. Она за углом.
Я поспешно вошел, закрыл дверь. За круглым окном идет снег.
– Вет-нет, – сказал я ему. – Есь-кров ез-слов.
– Я становлюсь муравьишкой. Пора валить отсюда.
– Кий-кров ит-дров, си-дров, чишь-кров.
– О-брат, вай-назад, о-брат, вай-назад!
– Ш-ш-а. Вет-нет. Ут-дом, чью-днем, я-в-нем.
– Усть-дом, уйдем, дет-лихо, ди-тихо.
Мисси громко постучала:
– Рей?
Я притворно закашлялся и выдавил среди кашля:
– Прошу прощения. Хоккей-о'кей.
– Что? Ну-ка, выходи оттуда. Я сейчас тебя уложу.
Она открыла дверь, и я сообразил, что сижу на унитазе, обхватив руками голову. Пот течет по лицу крупными каплями вроде капель дождя на улице. Большие пальцы глубоко впились в щеки.
Мисси помогла мне встать, отвела в спальню. Сняла с меня пиджак.
– Больше он тебе не нужен.
Ласково уложила меня, накрыла мягким белым покрывалом. Я смотрел на нее снизу вверх. Она улыбалась, лампочка искрилась, рассыпала искорки света белым фейерверком. Дверь за ней закрылась, и Стиль шепнул:
– От-так, ир-дурак, нул-день, шла-тень.
Я на минуту закрыл глаза, но во мне по-прежнему стоял шум, шли сразу три фильма, разговаривали люди в полном ресторане, попугайничала сотня попугаев, вопили триста парикмахеров, все, кого я когда-либо видел, сидели за столом, обсуждая каждый мой поступок, постанывая, жалуясь, угрожая, бросая в воздух бумаги, распевая декларации против меня, провозглашая новые законы, советуясь со священниками, посылая извинения королям и президентам.
Когда я открыл глаза, у постели стоял на коленях Стиль.
– Что будет? – спросил он.
– Ты о чем это? Откуда я знаю? Некогда было подумать. Уходи, уходи.
– После всего, что я для тебя сделал?
– Что именно?
– Не помнишь, как люди орали: «Рок-звезда, рок-звезда»? Тот вечер для них стал в году самым памятным.
– Начинаю думать, что они надо мной насмехались.
– Да пошли они в задницу. Я достиг своей цели.
– Своей. Не моей.
– Играешь словами, Пуласки.
– Не хочу тебе хамить, Стиль, только ты слишком долго висишь у меня на хвосте. Становишься таким же тяжелым, как мои ноги, когда я иду по улице. Я устал таскать тебя за собой.
