В конце концов Миранда вышла ко мне. Ее темные волосы нежно покоились на плечах. Глаза стали старше, губы — полнее, тело — более сформировавшимся. Короче говоря, даже если она не была еще настоящей женщиной, то девушкой уже тоже не была. Я спросил, видела ли она моего отца. Она покачала головой, стряхнув на плечи капли воды, как солнечные зайчики.
— Он ушел из деревни вместе с соседями. — Она брезгливо сморщила носик. — Мы не смогли жить в его доме. Это настоящий гадючник!
— Вы остановились у аббата Тотторини? Миранда хмыкнула — в точности как Томмазо.
— У этой жирной свиньи? Если все священники похожи на него, мне жаль Господа Бога!
— Господь благ вопреки людям, а не благодаря им. Миранда уставилась в зеркальце, разглядывая свои волосы, глаза, рот — сначала с одной стороны, потом с другой.
— Мы попросили только немного хлеба и сыра, но когда мы сказали, что приехали из Корсоли, он захлопнул перед нами дверь.
— Вот сволочь! — воскликнул я. Миранда начала причесывать волосы.
— Поэтому мы поехали дальше.
— В Губбио?
Она пожала плечами.
— Наверное. Мы просто скакали. — Она посмотрела на свои ступни. На левой краснел широкий шрам. — Мне на ногу упала горящая щепка. Чума была повсюду, babbo. Трупы валялись на полях, на дорогах, в домах. Я видела мужчину и женщину, которые повесились и повесили своего ребенка. Птицы выклевали им глаза. — Миранда перестала причесываться, словно все эти картины вдруг всплыли у нее перед глазами. — Я и представить себе не могла, что столько людей могут умереть в один момент.
У нее задрожали губы. Все ее тело затряслось, как в припадке падучей.
— В чем дело?
— А потом… потом…
Я бухнулся перед ней на колени и схватил за руки.
— Двое подонков, — прошептала она, давясь слезами. Я огладил ее по голове и прижал к себе. Она наконец разрыдалась. — Двое подонков… изнасиловали меня.
Сердце мое разорвалось пополам.
— Моя Миранда! Ангел мой! Ангел мой! — Я покачивал ее в объятиях взад и вперед. — Но где же был Томмазо?
— Они чуть не убили его! Если бы не он, я бы погибла!
Она снова захлебнулась слезами. Я больше не стал расспрашивать ее. Слезы обжигали мне лицо и сердце, которое жаждало узнать все подробности и в то же время не хотело их слышать. В конце концов Миранда заговорила снова.
— Томмазо сказал им, что везет меня умирать в отцовский дом.
— Где это случилось? В долине?
Миранда нахмурилась.
— В конце долины или на пути к Губбио?
— На дороге от дома, — раздраженно сказала Миранда. — Да какая разница?
Я пообещал, что больше не буду ее прерывать.
— Томмазо сказал им, что у меня чума и что он сопровождает меня в дом отца, где я смогу спокойно умереть, повторила она. — Они ему не поверили и велели мне показать мои подмышки и бедра. Я сказала, что даже во время .умы не следует забывать об уважении к дамам. Тогда они заявили, что чума не разбирает, кто дама, а кто нет, и они тоже. А если, мол, я не покажу им бубонные шишки, они ами на них посмотрят. Один из них напал на Томмазо, а ругой…
Миранда осеклась и прижалась лицом к моей груди.
— Томмазо убил нападавшего и набросился на моего обидчика, но тот уже успел…
Остальные слова потонули в рыданиях.
Я молчал. Что тут скажешь? Я сам послал ее в деревню.
— Mi displace, mi displace[41], — шептал я.
Меня переполняла слепая ярость. Мне хотелось повесить негодяев, вырвать им глаза, отрезать члены и яйца и зажарить их на вертеле! Я боялся слушать дальше, но мне необходимо было знать все.
— Ты… беременна?
— Не знаю, — прошептала она.
— Мой ангел, моя Миранда! Я позабочусь о тебе. — Я помолчал немного и потом спросил: — Что было дальше?
— Мы нашли хибарку. Похожую на ту, в которой мы жили. Помнишь? — Ее лицо просветлело. — Томмазо ничего не мог делать из-за ран. Я боялась, как бы он не умер, и промывала ему раны мочой.
Я постарался не представлять себе, как это было.
— Что вы ели?
— Там было много фруктов — яблоки, персики, гранаты. Их никто не собирал. Клянусь, я не съем больше ни одного граната до конца своих дней! — засмеялась она. — Я сварила поленту, а Томмазо убил свинью.
— Значит, он был не так уж сильно ранен?
— Нет, просто в конце концов ему полегчало. Он так здорово готовит, babbo! Когда-нибудь он станет шеф-поваром. Он уже сейчас лучше Луиджи, ей-богу!
Она рассказала, как они три дня ели свинью, как Томмазо нарезал кусочки ветчины и засолил их — и даже приготовил колбасу.
— У него золотые руки, babbo. Ты когда-нибудь присматривался к ним? Они такие маленькие на вид, да и пальцы у него короткие, хотя сам он высокий и тонкий. Но руки у него сильные. Он может раздавить пальцами орех!
— Е vero?
— Да, правда!
Томмазо убил также цыпленка и белку, развел костер, ощипал гуся и починил часть хибары. Удивительно, что он не сумел вызвать дождь!
Миранда сложила вместе ладони, внимательно глядя на свои длинные тонкие пальцы.
— У меня слишком большие руки. Ладошки у женщины должны быть маленькие!
— У тебя руки и пальцы художника.
— Но у Томмазо они нежнее.
Она встала и скрылась за ширмой, чтобы одеться. Я не смог сдержаться:
— Где вы спали?
— В хибарке.
— Вы спали… — Я не смог закончить вопрос.
— Нет, конечно, babbo! Томмазо сказал, что не может обмануть твое доверие. — Миранда вышла из-за ширмы и положила руку на сердце. — Клянусь всеми святыми!
И в тот же миг я понял абсолютно точно, что она лжет. Я встал.
— Куда ты? — спросила она с тревогой.
Я не ответил.
Она схватила меня за руку.
— Ты мне не веришь?
— Верю.
— Если ты хоть пальцем тронешь Томмазо, я убью себя, babbo!
— С какой стати мне его трогать?
Ее глаза наполнились слезами.
— Я люблю его, babbo. Я люблю его.
— Знаю. А теперь поешь и поспи. И никому не рассказывай об изнасиловании, Миранда!
Томмазо лежал на своем тюфяке. Из-за шрама на правой щеке он казался старше, а поскольку волосы у него стали еще длиннее и курчавее, он выглядел как апостол Петр на картине в соборе Святой Екатерины.
