Я принялся наращивать ритм, и вот мы оба понеслись в неистовой скачке, со лба градом катился пот, волосы взмокли. Все это время женщина молчала, сотрясаясь от мощных толчков. С ней молчала и ее душа. Наконец, я был близок к цели. Пять секунд, три, две…
В изнеможении я рухнул на кровать и повернулся к ней. Ее глаза закатились. Из носа и ушей хлынула кровь. Язык вывалился изо рта. Она издала протяжный стон, и все было кончено.
Потом я оделся и еще долго смотрел на убитую проститутку. Я был еще пьян. Ни с того ни с сего я схватил ее за волосы, плюнул ей в лицо и заплакал. Ты хотел знать правду, Людвиг? Так вот она, твоя правда, говорил я себе. Прошло несколько минут. Молчание становилось подозрительным. Подняв ворот пальто, я спустился вниз и на негнущихся ногах прошел мимо хозяйки борделя. Она ничего не сказала, лишь послала мне полную лживой заботы улыбку, так, будто хотела убедиться, что клиент остался доволен.
Густой предрассветный туман облепил мое тело. Быстрым шагом я брел по улицам и вскоре оказался за городской чертой. Несколько километров я брел, не разбирая пути, а потом свернул на лесную тропу и углубился в чащу. Когда же я совершенно выбился из сил, я забрался на дерево и, сидя в ветвях, спел детскую песню. Спел почти шепотом, будто укачивая младенца. Так поют люди, которым уже нечего терять: безумцы или убийцы.
35
Всего за несколько недель я, сам не желая того погубил трех женщин. Смогу ли я когда-нибудь снова испытать счастье плотской любви, не боясь стать убийцей? Моим телом овладела странная болезнь, и я должен был найти способ излечить ее. Прошло несколько дней, прежде чем я решился.
Вы же знаете, святой отец, в наше безбожное время место священника в сердцах людей прочно занял врач. Ему мы доверяем все свои сомнения и тревоги, испытывая почти мистический трепет перед его ученостью и опытом. Врач — первый, кому неверный муж сообщает о сифилисе или другой венерической болезни.
Следуя клятве Гиппократа, врач свято хранит тайны мужчин и женщин. Но одно дело признаться в неверности и совсем другое — в убийстве трех женщин. Что сделали бы вы, будучи врачом, услышав исповедь заматерелого убийцы? Стали бы молчать? Одним словом, я решил пока не раскрывать всей правды.
Мой выбор пал на доктора Шульца. Я уже упоминал о нем: он осматривал меня, когда я только появился на свет, и родители испугались, что их ребенок родился незрячим. Доктор Шульц был лечащим врачом нашей семьи, пока мы жили в Мюнхене. Его терпению, упорству, благоразумию мог позавидовать любой древний мудрец… Последний раз мы виделись за несколько месяцев до моего отъезда в Высшую школу певческого мастерства. Причиной тому послужили экземы, неожиданно образовавшиеся у меня на коленях. Заподозрив проказу, мать забила тревогу и немедленно вызвала врача. Доктор Шульц обследовал меня и прописал лечение мазями, которые изготавливались в Карлсруэ по его собственному рецепту. На всю жизнь я запомнил внимательный строгий взгляд за толстыми линзами очков, величавую осанку, уверенную неторопливую речь. Он был скуп на слова, но каждое слово его было исполнено самого глубокого смысла.
Доктор Шульц принимал на дому, в старинном особняке в самом центре Мюнхена. Я еще помнил это место.
Одним утром, через четыре дня после визита в бордель, я постучал в его дверь. Дверь мне открыл сам доктор Шульц. Он постарел, в волосах блестела седина, но взгляд его оставался все тем же — проницательным и исполненным благородства. Он не признал меня. Немудрено — с тех пор как мы виделись последний раз, прошло восемь лет. Тогда я был еще ребенком, а сейчас он видел перед собой юношу, повзрослевшего и возмужавшего. «Людвиг Шмидт фон Карлсбург», — представился я. Недоуменное выражение на его лице сменилось искренней радостью: «Людвиг?! Какой приятный сюрприз! Ну проходи, проходи».
Он провел меня в кабинет. За восемь лет здесь ничего не изменилось. Глядя по сторонам, я натыкался на предметы, которые осели где-то на дне моей памяти: скелет, анатомические атласы, устройства из железа и мрамора, измерительные приборы, толстые корешки книг с неудобоваримыми латинскими названиями.
Он спросил меня о родителях, о моей жизни, о том, что я делаю в Мюнхене. С присущим ему тактом он то и дело замолкал, давая мне возможность самому обозначить цель визита. Объяснения не последовало. Наконец, доктор Шульц решил, что хватит ходить вокруг да около:
— Хорошо, Людвиг, чем я могу тебе помочь?
И тогда я поведал свою историю, приписав ее некоему вымышленному другу. Он-де совершенно отчаялся, но не осмеливается прийти сам, боясь разоблачения, так как он оказался замешан в ужасных событиях. Я предложил ему свою помощь и поэтому решил обратиться от его имени к лучшему врачу Мюнхена, человеку, которого я знаю с детства. Возможно, он сумеет помочь моему другу, не предавая дело огласке.
Доктор Шульц кивнул, как будто соглашаясь. Это означало, что пора переходить к разговору по существу. Он пообещал, что сохранит врачебную тайну, а также что отыщет способ лечения, буде таковой имеется.
— Нет, этого не может быть, — отрезал он, когда я рассказал историю моего мнимого друга. — В самом деле, есть болезни, которые передаются половым путем и, как, например, сифилис на определенной стадии запущенности, могут привести к летальному исходу. Но между заражением и смертью должно пройти несколько лет… Случаи же подобные твоему медицине неизвестны.
Потом он рассказал мне о клетке Лейдиха, открытой четыре года назад доктором Францем Лейдихом. Эта клетка, помещенная в яички, начинает вырабатывать гормоны, так называемые андрогены. Инфекции, которые передаются посредством этой клетки, хорошо изучены. «Но, — повторил он, — мгновенной смерти в результате семяизвержения нет никакого научного объяснения. Возможно, — продолжал доктор, — у вашего друга слишком развита фантазия или же он просто решил таким необычным способом привлечь к себе внимание окружающих». «Нет же, это не выдумка, — возразил я, — я хорошо знаю своего друга». «Тогда, — предположил доктор Шульц, — речь идет о невероятной случайности, о том, что происходит один-единственный раз за всю историю человечества. С такими случайностями мы сталкиваемся ежедневно».
Говоря по правде, святой отец, он привел этот довод из вежливости. На самом деле, он счел меня простаком, который попался на удочку человеку с явными психическими расстройствами. Он проводил меня до двери и сказал напоследок: «Если у вашего друга вновь случится что-то подобное, немедленно поставьте меня в известность. Но не беспокойтесь, это просто невозможно».
36
Прошло еще какое-то время, и в моей душе созрело другое решение: если врачеватель тел был бессилен, возможно, мне следует обратиться к врачевателю душ. На эту мысль навела меня (сама не ведая того) тетя Констанция после того, как обнаружила пропажу денег:
— Красть — великий грех, Людвиг. Исповедуйся. Если Господь простит тебя, то и я прощу.
В этот момент меня словно осенило. Я почувствовал, что над моим телом довлеет некое заклятие, а все заклятия — промысел Сатаны. Может быть, служитель Господа знает заклинание, которое выведет из моего семени смертоносный яд. Тогда мне не показалось это бессмыслицей, ведь, если такое заклинание существовало, я должен был его узнать. Поймите, святой отец, я был одинок в своем отчаянии и нуждался в утешении.
