Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Жозеф поднял брови: неужто кто-то, имеющий отношение к «внутреннему» городу, там не работал?
– Гадость, – поморщился голова. – Ключница водку делала.
Фраза про ключницу показалась странно знакомой.
– С эмигрантами беда, – вздохнул голова. – А край у нас унылый, много уезжает… Я говорю – начинаешь новую жизнь, не тащи старую… Так нет ведь! Сундуками гребут!
Он глотнул водки, выдохнул со звуком, занюхал с таким смаком, что Жозефу стало завидно. Он подумал о русской душе.
– Это вам не бабушкин хрусталь. Воспоминания – они ж цепкие, прорастают. А Лабиринту одна радость…
* * *
Ему не нравился этот город. Он не мог нравиться – с этой дикой архитектурой (стеклянные небоскребы, попирающие мелкие хрущевки), с недостроенной башней, колом торчащей поверх мутно-желтой, холодной реки.
Но все равно – Жозеф хотел попасть сюда, потому что здесь остались просторы его детства, его шалаши, заборы, теплый асфальт и нагретые вечера. Ему казалось, что Париж на такое скуп; и уж точно там он не найдет того щемящего ощущения простора.
* * *
Жозеф отогнал от себя романтику и решил заняться делом. Сперва нужно было прочесать город на предмет узелков. Узелок мог появиться где угодно. Находясь в состоянии сплина, можно связать его из самой самых простых ассоциаций. Впрочем, сплин – слово, более подходящее туманному Лондону или Парижу с его любителями абсента. По-русски надо говорить проще: хандра.
* * *
Глава города не предложил никого ему в спутники, видимо, проверял. Хотя как раз помощников в городе найти было нетрудно. Жозефу повезло. Едва он вернулся в центр – и стоял, озираясь, пока мелкий снег ударял ему в лицо, и пытался в белом тумане отыскать гостиницу, – как рядом возникла группка молодых людей. Обычная зимняя одежда сидела на них странно, тяжело, будто ребята до этого ничего подобного не носили. Одна из девушек была без шапки, в замысловатой диадеме из бисера. Ее спутник нес за плечом зачехленную гитару.
Жозеф заступил им дорогу – одна нога по колено ушла в снег – и попросил помощи. Они стрельнули на него не слишком удивленными глазами.
– Давайте отойдем, – сказал парень. Жозеф послушно побрел за ребятами, непривычно скрипя снегом на каждом шагу.
В центре маленького скверика они опустились на заледеневшую скамейку. Парень представился Линдиром, расчехлил гитару и стал дергать струны.
Жозеф объяснил, что из Управы, только не из этого города; приехал по поручению и теперь ищет, как пройти в Лабиринт.
– А зачем?
– У нас человек пропал. – Он зачем-то вытащил из портфеля фотографию. Ее внимательно рассмотрели. – Насколько мы понимаем – заплутал в воспоминаниях.
– Давние получаются воспоминания… – протянул парень.
– Давние, – сказал Жозеф.
– Из какой эпохи? – поинтересовалась девчонка с перьями.
– Цыц, Артано, – сказали ей. – Дай взрослым поговорить.
– Зайти-то с любой точки можно, – нахмурил брови Линдир. – Вот где выйти, надо смотреть. У нас город такой… жесткий. Цепкий. Я вон раз вошел – так если б не гитара, кранты бы. Вы карту дайте, я отмечу… Хотя, конечно… – Парень оглянулся на своих. – Если воспоминания такой давности, то у нас в городе одно место, верно?
* * *
Жозеф зашел в местное кафе, удивился набору всяких капучино – чуть ли не с кокосовой стружкой. Но шоколадного мусса у них все равно не было. Жозеф заказал эспрессо, раскрыл папку с документами и сосредоточился. Выданную в управе бумажку с адресом и телефоном старой квартиры Манжено он тщательно свернул и убрал в карман. Вздохнул, снова вынул карточку и положил ее прямо на обведенную фломастером область. Фотографии ему дали две: старинную и современную, цифровую. У женщин на двух карточках был одинаковый взгляд. Темные зрачки, расширенные оттого, что чересчур внимательно смотрели в объектив. Ускользающее настроение – печаль, ожидание… дальше не понять. Желтовато-серое лицо, четко, как острым карандашом, выведена каждая черта.
Так бывает, когда долго смотришь на старые фотографии – кажется, что тебе пытаются что-то сказать, докричаться до тебя из вечной тюрьмы застывших черно-белых зарослей, игрушечного морского пейзажа.
«Сонечка Ламберт» – фиолетовыми каллиграфическими буквами на обороте. Что же такого забыла здесь Сонечка? Софи Манжено умерла в Париже, на улице Вожирар. Сабин, ее внучка, пропала, приехав на историческую родину. Подняли тревогу; сперва искала милиция, а затем, видно, голова почувствовал что-то неладное в ткани заднего города и позвонил в Париж.
Похоронили бабку честь по чести во Франции, но Жозеф знал, что это ни о чем не говорит. Софи скончалась недавно, а чувство вины перед мертвым может затянуть очень далеко… и надолго.
Все-таки весьма странно, что ему не дали напарника. Хотя бы чтоб проследить за тем, что он делает. Впрочем… «Уважаемые постояльцы, не поливайте цветы, а то микрофоны ржавеют». Жозеф невесело усмехнулся старой шутке и тогда только понял, что с ним. Древняя, еле заметная паранойя. Какие-то силы здесь уже заработали против него.
* * *
«Это вам не бабушкин хрусталь».
Зря голова так сказал. Дело-то, пожалуй, как раз в хрустале… в том, что не успели вывезти. За чем мысленно возвращаешься и возвращаешься…
«Самое страшное, когда эмигрируешь, Жожо, это вещи, – говорила мать. – И не новые, ценные вещи – такие можно найти и в другой стране. Нет, самый большой груз – это бабушкины вазочки, салфеточки, это коробка с новогодними открытками, которые все старше меня, любовными письмами, гербарии, пастушки с отколотыми шляпами, медведи, которых ты помнишь с колыбели… Это все нельзя взять; это все нельзя оставить».
И в конце концов оно становится кошмаром…
* * *
Все правила предписывали – не лезть в Лабиринт сразу, и Жозеф их послушался. Он вытащил блокнот с заранее найденным адресом старушки Манжено. Бывшим адресом, естественно.
Дворик – небольшой, заставленный гаражами, со сломанными красно-желтыми качелями посредине – был знакомым, почти таким же, как их старый двор, где они с Вовкой строили плотину. Тогда, в детстве, он не понимал – зачем уезжать. Даже таинственная атмосфера побега – как в шпионских фильмах – его не увлекала. Он хотел сбегать к Вовке и попрощаться, но родители не дали.
Эх, Вовка, Вовка…
У крыльца, размахивая ведрами, препирались три крепкие закутанные старушки. Жозеф подумал, пожелал им доброго дня и показал фотографию. Сабинину.
– А это хто ж? – вгляделись бабки. – Не, не, милок. Не видели.
Одна из них тихонько перекрестилась – и снова посмотрела чистыми глазами:
– Ой, нет. Не видела. А ты что, сынок, из милиции?
Они ведь прекрасно видели, что он не из милиции. И акцент его слышали… И – по меньшей мере отражение та крестящаяся бабка заметила.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
