же злилась и не могла простить младшего сына за неудачную свадьбу. – Ярослава-то твоя пожелала мне недавно усохнуть за свой острый язык. Вот я и…
– Я хочу понять, что творится с ней.
Лада вымученно посмотрела на сына и заметила, что он изменился и больше не смотрел бездумно на окружающий мир. Она боялась, что навсегда потеряла его, околдованного ведьмой. А теперь в сердце вновь забрезжила надежда.
Ярун долго разговаривал с матерью. Её вид и болезнь напугали его, заставляя ещё больше сосредоточиться на мыслях и поисках. Что смогла вспомнить – Лада рассказала.
– Я не знаю точно, что с матерью Ярославы стало, у меня своих забот тогда был полон рот… Помню, что многие на неё зуб точили и жизнь она портила деревне. Никогда эта чужачка не была простушкой, как кузнец говорит. Имя её вспомнить даже не могу сейчас… почему-то. Вроде бы решили с ней однажды расправиться, собрался отряд смелых парней и мужиков. Наутро они вернулись седые и ничего не рассказывали. А ведьма бесследно пропала.
Ярун ходил по дому мрачный и молчаливый. С одной стороны, он был привязан к Яре, даже думать не мог о том, чтобы причинить ей вред или самому уйти – любые мысли о предательстве резали острой болью. С другой – рядом с ней парню казалось, будто он растворялся, исчезал, задавленный чужой волей. И только переживания за сына, родителей и братьев заставили его очнуться. И раз доверять собственным чувствам больше не получалось, оставалось одно – искать правду другими путями.
Ночью Ярун притворился спящим, свернувшись на печке. Обычно Ярослава укладывала в отдельной комнате сына и оставалась ночевать там же. Когда ребёнок затих, она выскользнула из спальни, проверила, спит ли муж, прокралась сквозь избушку, держа что-то в руках, и тихо скрылась за дверью. Ярун спрыгнул с печки, подошёл к люльке с сыном – тот спал, как заговорённый, не просыпаясь. Несколько секунд парень сомневался в том, что делать, а потом оставил ребёнка и так же тихо, на цыпочках, прокрался за женой.
Та молча, перебегая от дерева к дереву, уходила вглубь леса. Ярун не потерял её чудом: из-под одежды выглядывал край белой рубашки, только его и было видно в темноте. Ярослава шла уверенно, знакомыми тропинками – мимо деревни, колодца, капища с идолами. Остановилась она, только добравшись до огромной поляны с холмиками – здесь испокон веков жители деревни хоронили своих близких, насыпая небольшие курганы.
Ярун притаился за дальними деревьями, стараясь громко не дышать, и наблюдал. Ярослава скинула с себя всю одежду, кроме рубахи, и распустила длинные волосы. Разожгла костёр, разложила по кругу несколько горячих древесных головёшек, воткнула в землю длинный нож. А затем начала нараспев читать что-то, одной ей ведомое. Поднялся резкий ветер, похолодало, костёр затрещал и задрожал, но не потух. Кажется, что ночь стала ещё темнее. Потянуло смрадным едким запахом гнилой воды. А потом из ниоткуда стали появляться и стягиваться к краю поляны смутные тёмные тени, закружились у ног девушки. А она продолжала что-то с подвыванием напевать. У Яруна свело от страха живот и побежали по спине мурашки. «Значит, права была мать, да и остальные соседи… А если не остановить колдунью, то она так и будет людям вредить и жизнь портить?» Он продолжал из-за деревьев внимательно всматриваться в лицо жены, а оно преображалось до неузнаваемости: хищный оскал неизбежно его уродовал. Зубы её стали серыми и острыми, волосы тёмными, как перо вороново, а глаза превратились в два чёрных омута. Пальцы же резко удлинились и сделались тонкими, как у лягушки. Ярун слабо дёрнулся от неожиданности. Как он мог не замечать эти признаки, живя с ней под одной крышей? Сильно же ему голову ведьма заморочила!
Тёмные тени, отдалённо напоминающие человеческие фигуры, вились вокруг ведьмы, вытанцовывая причудливые фигуры. Яруну вдруг показалось, что в этих призрачных видениях он замечает знакомые лица и взгляды.
Преодолевая страх и отвращение, парень выскочил из-за дерева, метнулся к поляне с курганами. Схватил нож, торчащий из земли, и прижал его к шее колдуньи, крепко зажав в кулаке тёмные лохматые волосы. Рука его дрожала, ударить он не решился.
– Ведьма! Все же ведьма! А ведь сколько лет хорошей и доброй притворялась, говорила, что все тебя обижают, Яра! А сама-то! – выдохнул Ярун.
– Я не Яра. Я Чернава. – Дева жутко засмеялась, даже не пытаясь сопротивляться. – Чёрные косы, навья тварь!
Ярун понимал, что нельзя отпускать её на свободу: сколько зла она причинила, сколько бед ещё натворит? Но и пойти на убийство он не мог, тем более человека, к которому долго был привязан. Он чувствовал какой-то подвох и боялся ошибиться. Мысли его лихорадочно метались.
За спиной у ведьмы вдруг дёрнулась и стала обретать очертания одна из теней, знакомый взгляд, полный боли, впился в Яруна. Любава! За тенью погибшей возлюбленной вставали другие: знакомые, соседи – все, кто внезапно или случайно умер за прошедший год. «Думай, Ярун, вспомни старые байки о ведьмах… её слабость – в её же страхах», – зашелестела тихим тоскливым голосом тень Любавы, но казалось, что только Ярун это заметил.
– Чего же ты медлишь, яхонтовый мой? Бей! Убьёшь меня – и я утяну тебя за собой! Уже никогда не скроешься, не спрячешься от меня, – издевалась Чернава, до крови впиваясь ногтями в руку мужа.
Эта угроза и стала невольной подсказкой – парень вспомнил старые истории, которые слышал в детстве. Убить нежить нельзя, изгнать – можно…
Резким движением он скрутил волосы ведьмы и перерезал их острым ножом. Кинул чёрную массу в горящий костёр, заставив Чернаву зашипеть и скорчиться от боли.
– Сгинь, ведьма, вернись в свою Навь! Ты хотела всех вокруг себе подчинить обманом, колдовством, жестокостью? Я уничтожаю твою силу, отказываюсь от тебя и требую, чтобы ты сама исчезла! – Ярун с омерзением попятился от неё, отбрасывая нож в костёр.
– Да как ты мог!
– Тебе не место среди живых!
– Я тебя любила! Больше жизни! Разве я многого хотела – чтобы ты любил меня в ответ?
– Сгинь туда, откуда появилась, и оставь людей в покое! Любить то зло, во что ты превратилась, невозможно.
Чем сильнее горели волосы, тем больше дымилась сама ведьма, крутилась, шипела и огрызалась. И слова её жгли не хуже пламени. Она словно вновь проходила по Калинову мосту, только теперь обратно в Навь. Осознав это, она взвыла от страха.
Ярун зажмурился, земля под ногами задрожала. Поднялся сильнейший ветер, закружил и отбросил парня с поляны к
