умника.
- Ну лезь, чё… - подзадорил старший. – Раз такой умный…
Недорослик с остервенением почухал давно не мытую макушку, решительно потащил из штанов – тут же с него свалившихся - гашник и перекинул его через сук. Не сразу, правда. С третьей попытки.
Намотав оба конца верёвки себе на кулаки, он подёргал её, проверяя надёжность конструкции, и, подтягиваясь, принялся взбираться по стволу, сверкая незагорелым задом.
Переместившись всего лишь на одну ветку выше первоначально покорённой, мальчик уже разглядел что-то интересное…
- Да тут дорога! – заорал он вниз с восторгом первооткрывателя Нового Света. – Здеся прям, за кустами!.. Фройлян! Подождите, фройлян! Куда ведёт эта дорога?
Мальчишки, не дожидаясь брата, ломанулись через кусты в обозначенном направлении с треском и шумом лосей, бегущих от лесного пожара…
---------------------------------------------------------------------
Солнце, тяжелея, проваливалось за горизонт. А над зелёными холмами уже повисли тишь и сверчковое умиротворение летнего вечера, когда у шаткого деревенского тына остановились путники.
Табунец разновозрастных мальчишек замешкался лишь на мгновение и – ринулся в счастливом, радостном нетерпении по знакомой улице меж покосившихся хибар к своей родной и единственной.
Немая девушка с котомками на плечах и лопоухой собакой в сопровождении шагнула в давно полинявшие от времени и непогод ворота с гораздо меньшим воодушевлением. Но решительно. Она всё привыкла делать решительно.
«И где же тут деревенский праздник?» – Кира вертела головой по сторонам, отмечая безрадостную картину застарелой бедности и вслушиваясь в странную тишину дворов.
Не мычали коровы, не блеяли овцы, не квохтали куры… Даже собаки не брехали на пришлецов.
Сырник заскулил. Ему всё это категорически не нравилось. Поджав хвост, он так старательно жался к ногам своей спутницы, что, запутавшись в конце-концов в юбках, чуть не уронил её в придорожную пыль.
Но Кира на пса даже не рассердилась как следует. Ей тоже вдруг стало не по себе.
«Что там болтали эти сопляки дорогой? – она поправила ремни на сумках и нервно оглянулась вокруг. – Будто в третий раз за последнюю неделю в лесу потерялись. Будто бы в первые разы по камушкам возвращались, которые самый мелкий из них полные карманы запасал. С чего бы, интересно? Типа запасливый такой? Хм… Может, знал то, чего не знали остальные? Впрочем, любящие родители, как я понимаю, в третий раз подстраховались от лёгкого возвращения своих спиногрызов – пресекли попытку ночного сбора речных камушков… Прежде чем снова повести эту ораву за грибами… Чёрт, что-то мне эта история напоминает…»
Кира резко остановилась и прислушалась. Сырник от неожиданности боднул её под коленку, но тут же отпрянул и поднял уши торчком. Что это? Да это же звуки! Наконец-то! Наконец-то звуки – свидетельство человеческого бытования в этом жутковатом местечке!..
Глава 13
Где-то загудели рожок и дудка, нестройно и сбивчиво выводя плясовую. Звучала она так натужно и неестественно, что под неё уместнее было бы повеситься, нежели потанцевать.
«Ну конечно же! - тем не менее воспряла духом незваная гостья, устремляясь в направлении звуков. – Праздник же! Вот почему селение кажется опустевшим – как я сразу не сообразила! Наверняка весь народ тусуется на какой-нибудь деревенской площади…»
Ага, - буркнул сидящий внутри унылый скептик, - а обитатели хлева, курятника и собачьих будок тоже на деревенском празднике?
Кира от внутреннего зануды отмахнулась – не до него сейчас: улица выкатилась на небольшую площадь и упёрлась в главное украшение этого публичного места – деревянный фонарь виселицы. В настоящий момент он, правда, пустовал. Да и вообще выглядел буднично и не зловеще.
Под ней разместились, опершись спиной на помост, два музыканта с дудками. И выглядели так, будто каждый их выдох в ненасытные свистелки может стать последним. Тем не менее, несчастные пыжились из последних сил, создавая кислую праздничность. На которую блеклые, облезлые, прочерневшие от лишений жители реагировали соответственно. То есть никак.
Гораздо больший интерес светился в глазах крестьян, когда они с мечтательным и ласковым вожделением взглядывали на парящий и булькающий общинный котёл. Тем же взыскующим, и в то же время почти отрешённым взором одарили они внезапно вынырнувшую из-за угла овина чужачку.
Кира замедлила шаг. Потом и вовсе остановилась, смущённая молчаливо-равнодушной встречей.
«Вот уставились-то… Не меня, случайно, к обеду ждали? В качестве основного блюда…»
Сырник снова заскулил.
Музыканты поперхнулись и замолчали.
С аккуратного, ошкуренного бревна, служащего, по всему видать, вип-ложей, медленно поднялся грузный мужик, не утративший зажиточной пухлости, несмотря на сложные времена.
«Ну да, - ухмыльнулась Кира, глядя на его приближение, - начальство худеет в последнюю очередь… Небось, староста какой-нибудь… Или голова… Или что-то в этом роде…»
- Приветствую, фройлян, - молвил староста вкрадчиво, - в Худой Пажити. Что привело юную деву в наши скорбные угодья?
Кира деревянно кивнула головой в знак приветствия, беззастенчиво разглядывая местную власть: тугое пивное пузцо благополучия, розовые, гладко-выбритые щёки, высокий войлочный колпак с франтоватым петушиным пером за лентой… Из-под рыжеватых усов он улыбался радушным хозяином и ждал ответа...
Гостья хмыкнула, скрестила руки на груди. Пускаться в унизительные объяснения с помощью знаков и мычания она не собиралась – было бы с кем! Ей! принцессе! – с пейзанами немытыми! Вот ещё.
- Немая она, господин Шварц! – из серой толпы высунулась лохматая голова мальчишки-недомерка. – Увязалась за нами нынче да и притащилась следом, из лесу…
Ах ты недоделыш! Это я-то за вами увязалась?!
- Боже ты мой, какое несчастье! – всплеснул руками господин Шварц. – В том смысле, фройлян, что немота – несчастье, а не ваш приход. Ваш приход – это ж совсем напротив! Насчет вашего прихода мы незнамо как рады! Гостям в Худых Пажитях завсегда рады, а уж в праздник-то… Праздник у нас нынче, дорогая фройлян! Да вы проходите, проходите… К столу пожалте… Так… Сюда прошу вас, на почётное место… Эльза, эй! Чего гляделки растопырила, чувырла? Подсуетись для гостюшки! Живо!
Киру бережно и ласково, поддерживая под локоток, с суетой и расшаркиваниями усадили во главе грубо сколоченного, потемневшего от непогод общинного стола. Здесь же, под висилицей.
Эльза, женщина неопределённых лет, в несвежем чепце и провалившимися в черноту глазами, поставила перед гостьей глиняную плошку, наполненную мелкой, корявой редькой. Положила рядом тонкий ломтик серого,
