и открывает дверцу машины. Я следую за ней в костюме, выходя на холодный мичиганский воздух. Зима прочно захватила эту часть страны и в ближайшее время не отпустит. Я хватаю и ее сумку, и свою, игнорируя протесты. Руки Холли полны подарков, которые та с любовью завернула неделю назад.
Она права, в доме хаос. Здесь тепло и пахнет выпеченным хлебом и корицей, а Уинстон расплывается у наших ног, на нем пара собачьих рогов.
— Я купила их для него, — говорит Сара. Она потеплела с тех пор, как прошлым летом вышла замуж за Эвана, и Холли нашла в ней настоящего друга. Они крепко обнимаются в коридоре, как будто не виделись несколько месяцев.
Эван полуобнимает меня.
— Поездка прошла нормально?
— Да. Правда, пришлось не торопиться и дорога заняла на час или два больше, чем следовало. На дорогах гололедица.
— Мы так же тащились, — говорит он. — Пойдем, налью тебе пива. Хочу спросить о некоторых инвестициях, которые наметил.
— Хм?
— Да. Помнишь, ты рассказывал о новой компании в Денвере? — я следую за ним на кухню. Наша старая дружба возвращается. Сейчас это по-взрослому, больше не основано на видеоиграх или девушках. Это спорт, семья и работа, в которых есть что-то глубоко знакомое. Он знал меня до того, как я стал тем, кто есть, точно так же, как я знал его до того, как он полностью стал самим собой. Такого рода связь незаменима.
Я не осознавал, как сильно этого не хватало, пока не обрел снова.
Джейн Майклсон прерывает сына, проносясь мимо него и притягивая меня к себе, чтобы обнять.
— Вы приехали.
Я обнимаю ее в ответ.
— Приехали. Еще раз спасибо за приглашение.
— Всегда и в любое время. Даже праздник не нужен, — она откидывается назад, глаза блестят. — Как дела у твоей мамы?
— Отлично. Вчера мы праздновали в Чикаго.
— Ты же знаешь, что ей здесь всегда рады, — говорит Джейн. — Было здорово снова увидеть ее прошлым летом.
Я киваю.
— Спасибо.
Однако шрамы мамы остаются глубокими, когда речь заходит о Фэрхилле, и наши отношения никогда не были такими, как у Джейн с ее детьми. Я завидую Холли в этом, но также благодарен. За то, чего достиг.
— Держи, чувак, — говорит Эван, протягивая открытое пиво. — Наслаждайся тишиной и покоем. Наши тетя и дядя приезжают завтра, а родители Сары будут здесь послезавтра.
Я киваю в сторону гостиной, где играет музыка, пока Крейг Майклсон рассказывает историю, которая заставляет Холли и Сару смеяться. Уинстон рявкает с дивана.
— Это и есть мир и покой?
Эван фыркает.
— Относительно.
— У твоих родственников со стороны невесты все хорошо?
— Да. Как обычно, знаешь ли, — говорит он, но затем одаривает меня злобной ухмылкой. — А может, и нет. Ты не можешь сказать, что ненавидишь родственников по линии своей невесты, не так ли?
— Мог бы, но это бы неразумный шаг, — говорю я. Я прикасаюсь своим пивом к его.
— Тебе позволено злиться. Я слышал, как мама намекала на брак. Извини, чувак.
Я оглядываю гостиную. Свет от пластиковой рождественской елки золотит светлые волосы Холли, но ярче всего сияет ее огромная улыбка.
— Все в норме, — я думаю о подарке, который подарю ей на это Рождество, и задаюсь вопросом, каким будет ответ.
* * *
— Сколько раз я бывал в этом доме ребенком, — говорю я, — и никогда не думал, что стану спать в спальне малышки Холли.
— Каково это? — она сидит, скрестив ноги, на кровати, которой едва хватает для двоих, в своей спальня детства. Стены желтые, покрывало связано крючком бабушкой. На ней рождественская пижама: фланелевые шорты с оленями и пушистые носочки. На красной футболке написано «Гангста-фантик» над кучей тщательно упакованных подарков.
— Чувствую себя так, словно делаю что-то не то, — говорю я. — Но одновременно и так, как будто мне наконец удалось сделать нечто правильно.
Холли хихикает и проводит щеткой по волосам. Они блестяще падают на плечо.
— Знаешь, если бы я понимала, что однажды ты переспишь со мной здесь, когда была тоскующим подростком, я бы вырвала волосы от нервов.
— Да ладно, ты никогда по-настоящему не психовала, — говорю я. — Типо, вообще никогда. Никогда не нервничала, когда мы разговаривали.
Она кладет расческу с широкой улыбкой.
— Адам, ты был самым большим увлечением моего детства. Я определенно нервничала. Если бы они продавали плакаты с твоим изображением, как с Backstreet Boys, ты был бы на этих стенах.
Комплимент звучит неожиданно. Она любит меня сейчас, и я никогда не устану это слышать. Но от осознания того, что Холли так сильно заботилась обо мне тогда, грудь сжимается.
— Хорошо, — говорю я, а потом не могу придумать, что еще сказать.
Ее лицо смягчается. Без макияжа и сияющая, Холли выглядит как ожившая мечта.
— Ты не тот, кто должен смущаться.
— Знаю. Я не смущаюсь.
— Тогда в чем дело?
Я опираюсь рукой о стену, чтобы собраться с духом.
Это тот самый момент? Может быть. Не особо романтично. Но это она, и это мы, а наше прошлое и наше будущее сталкиваются. Я так сильно хочу спросить ее, что кружится голова.
Но что, если Холли «пока нет»? Или, что еще хуже, «нет»?
— Адам? Ты странно себя ведешь.
— Я люблю тебя, — говорю я. — Больше, чем когда-либо кого-либо любил.
Ее глаза теплеют.
— Иди сюда.
Я сокращаю расстояние между нами, и Холли притягивает меня к себе, мягко и тепло, пока я не оказываюсь рядом на узкой кровати. Ее руки обхватывают мое лицо.
— Я тоже тебя люблю, — говорит она. Ее голос звучит как благословение. — Недавно я думала о том, как мне повезло, когда вернулась сюда на каникулы в прошлом году. Я ненавидела работу, которая была тогда, чувствовала себя застрявшей, ни с кем не встречалась… Но потом я встретила тебя снова. Что, если бы наши пути не пересеклись?
Моя рука обхватывает ее бедро, и два пальца скользят под подол рубашки, находя теплую кожу. Говорят, что из людей нельзя сделать дом, но, Боже, помоги, она буквально им и является.
— Холли, — говорю я. — Я больше не хочу жить без тебя.
Ее рука скользит по моим волосам.
— Я тоже.
— Раньше я не знал, чего мне не хватало. Насколько лучше могла бы быть жизнь с тобой, — говорю я. — Раньше я ненавидел не только Рождество. Я был… циником.
— Был? — поддразнивает она, но глаза тепло смотрят на меня.
— Во всяком случае, ещё большим циником, нежели сейчас, — я провожу большим пальцем по ее нижней губе. — Я не знал, сколь многим пожертвовал ради компании,
