сказать, что мой дорогой папочка сделал вклад, который принесёт доходы через много лет. Ох, как же он любит деньги. Мне очень жаль. Я хотел бы, чтобы все обернулось иначе.
После этих слов он вонзил мне в шею свой кинжал и произнёс: “Прости, Арч”.
И тут я вспомнил всё. Я осознал кем я был. Я принял себя, принял этого мальчика и узнал его в себе. Видение пропало и казалось, что я вновь вернусь в темноту, но что-то пошло не так. Все эмоции, которые испытал я за свою прошлую жизнь одновременно накатили на меня. Сердце сделало два сильных стука и остановилось. Я почувствовал, что не могу дышать. Из того места, куда мой бывший друг вонзил кинжал, по всему телу разлилась нестерпимая боль, будто раскаленный металл побежал по венам, наполняя меня изнутри. Боль усиливалась, словно адское пламя пытались вырваться из меня наружу. Моя плоть раскраснелась, вздулась волдырями и зашлась огнём, обугливаясь и обнажая кости. И горела она до тех пор, пока от тела моего не остался один лишь скелет.
Перерождение
Ночь опустилась. Темнота заполнила деревенские улицы. Стояла тишина, угнетающая, предвещающая беду. И лишь лёгкий ветерок, хоть как-то оживляющий затаившийся мир, играл листвой раскинувших во дворе свои кроны яблонь. Жители, укрывшиеся в своих хижинах ещё в сумеречный час, мирно спали в тёплых кроватях, готовясь встать с первыми петухами. Около одного из домов, спрятавшись в кустах малины, сидел молодой человек лет девятнадцать от роду. Его маленькие глаза бегали по окнам дома, настороженно изучая его. Одетый в чёрный плащ с капюшоном, он был незаметен. Да и некому было его замечать.
Из-под капюшона виднелись локоны цвета вороньего пера. Скулы, и без того выразительные, отчётливо вырисовывались от напряжения. Крючковатый нос то и дело подергивался от волнения.
— Вот зачем она стала его разыскивать? Жила бы спокойно дальше и ничего бы не случилось, — тихо причитал он. — Она потеряла сына ещё тогда, много лет назад, когда позволила увезти его из деревни. Зачем надо было ворошить прошлое и пытаться его исправить? Неужели материнской сердце настолько чутко, что почувствовало неладное столько лет спустя? Разузнала подробности, наведалась с вопросами… Не догадывалась даже в какую неприятную историю она влипла. А ведь у неё муж и две замечательные дочки… И почему именно я должен это делать? Я и так сделал подлость своему другу и скорблю о нем до сих пор, так почему же я должен продолжать начатое тем морозным утром? Какова же цена моей профессии? Скольких ещё я должен убить невиновных, случайно встрявших в наше дело людей?”
Двери дома, за которым он следил неожиданно отворились и на пороге показалась женщина. Вид её был озадаченный и встревоженный.
— Арчи, это ты, сынок? Иди сюда, — произнесла она в темноту.
Ожидаемый ответ не последовал. Лицо, на котором промелькнуло выражение надежды, вновь перекосилось от душевной боли. На глазах появились едва заметные слезы, которые уже были исчерпаны бессонными ночами, полными бесконечных рыданий.
— Он не придёт, его здесь нет, — раздался из дома мужской голос. — Иди спать.
Словно в трансе женщина повиновалась звавшему её голосу и, отворив дверь, направились внутрь. Переступив порог, она ещё раз оглянулась, поддавшись желанию на всякий случай проверить не стоит ли на дворе её сын. Свет свечи, что горела в коридоре, осветил её лицо. Представшая взору женщина, ранее красивая, сейчас была похожа на старушку, хоть ей не могло быть больше сорока пяти лет. Её лицо было худым и морщинистым, словно жизнь вытянула из неё все соки. Глаза были подернуты влажной пеленой, но слезы не текли. Взгляд был отстраненный, словно она уже давно отреклась от мира, предпочтя свой, нереальный, придуманный мир. Удостоверившись в пустоте улиц, женщина вошла в дом. Её по-прежнему кучерявые волосы, посеребрённые раньше времени, блеснули на прощанье сединой.
— Она меня не заметила, не могла. Я не первый день уже наблюдаю за их домом и каждый вечер его мама выходит во двор и зовёт Арчи, — продолжил нашептывать затаившийся в кустах гость. — Они сказали убить всех, чтобы не осталось в живых ни одного человека, который хотел бы интересоваться этой историей. Как бы я хотел всего этого не делать, но не могу. Ну что ж, откладывать больше возможности нет.
Собравшись с духом, парень выбрался из своего укрытия, захватив свой мешок с припасами. Он направился прямо к входной двери, которая была единственным выходом из дома. Подойдя вплотную он достал из мешка ёмкость с порошком и стал посыпать основание двери, стараясь протолкнуть его как можно дальше под дверь. Следом похожее действие он проделал с каждым окном. После этого, отойдя подальше, он достал из рюкзака пять плотно собранных мешочков, одна сторона которых была покрыта твёрдой субстанцией. Чиркнув ей по специальной шершавой пластинке, он поджёг их по очереди. Четыре мешочка были кинуты в разные окна, а пятый — в дверь. Огонь занялся быстро. В доме тотчас заплясали языки пламени и из разбитых окон повалил едкий дым. Рассыпанный у всех окон и двери порошок моментально подхватил огонь и, неистово вспыхнув, закрыл все возможные выходы из дома. Ночная тишина наполнилась человеческими воплями, а свежий ещё недавно воздух пропитался запахом гари, паленых волос и жареного мяса. В доме бушевало пламя, вырываясь языками наружу и облизывая стены дома, оставляя на них тёмные следы. Казалось, что для находящихся внутри людей все кончено, смерть для них наступила за считанные секунды, но это оказалось не так. В окне появилась фигура той самой женщины, что ещё минут двадцать назад стояла на крыльце. Она стояла остолбеневшая и смотрела вдаль невидящими глазами. Казалось, что она душою уже рядом с сыном и эта отчужденность дает ей возможность не чувствовать боль. Она стояла и смотрела вдаль в то время как её кучерявые волосы съеживались под натиском царившего вокруг жара, а кожа и мясо обугливались и слезали, освобождая кости. Она стояла и смотрела до тех пор, пока мышцы и сухожилия, поврежденные пламенем, не перестали выполнять свои функции и женщина не упала на месте, погрузившись в царящий в доме огненный шторм.
Тогда-то всё и закончилось.
— Мама! — разнесся в окружающей темноте нечеловеческий крик.
Окружающий воздух, словно пространство было наполнено газом, к которому поднесли зажженную спичку, воспламенился. С хлопком и протяжным гулом разошёлся в стороны огненные штормом. Упершись в невидимые преграды он их зажёг и разогрел до состояния жидкой раскаленной массы. Воздух был обжигающе горяч. Марево
