было известно. Обменявшись приветствиями, бойцы повели юного товарища к длинному узкому строению, служившему курсантам школы столовой, на ходу засыпая вопросами о самочувствии, времени, проведенном в госпитале, и планах на будущее.
— План пока один — бить и дальше с вами фашистов! — гордо ответил Сверчок, несколько озадаченный вопросом. Он был уверен, что капитан Вовк его сюда для этого и привез.
Грушин, на плечах которого красовались свежие погоны старшего сержанта, возложив на себя заботу о прибывшем, ненадолго скрылся за дверью, ведущей на кухню. Вскоре он вернулся со сковородой, полной жареной картошки и мяса. Растолкав по сторонам облепивших юношу товарищей, Олег торжественно водрузил посудину на стол:
— Ешь, пока не остыло, а то глядеть страшно. Совсем истощал на госпитальных харчах.
Дежурный по кухне боец с веселыми бегающими глазками, вынырнув из-за его спины, поставил перед юношей большую кружку компота из сухофруктов и приготовился слушать новости с «гражданки».
— Отведай-отведай, Сверчок, мясо местного дикого кабанчика! — демонстративно сглатывая слюну, поддержал Грушина ефрейтор Черенков по прозвищу Лопата. — Только вчера подстрелил! Знаешь, какой большой оказался, чертяка? Почти с меня ростом, — стал он хвастаться. — Еле доперли тушу в лагерь, скажи, Кнут! — повернулся он к сидевшему рядом дружку.
Тот как-то виновато потупился и сдержанно кивнул.
— Ну и мастак ты заливать, Черенков! — рассмеялся сидевший справа от Сверчка широкоплечий старшина Александр Андрусенко, носивший прозвище «Циркач». — С тебя ростом! Да такие в здешних местах отродясь не водились. Вот у нас в Сибири кабаны так кабаны!..
— У вас? Тю, какие там кабаны? В вашей тундре им и жрать-то нечего! — стал спорить с ним рыжий Лопата, получивший свое прозвище не столько из-за фамилии, сколько за огромные ручищи, которыми легко гнул кочергу.
— Сам ты тундра, — скривился Циркач. — Тайга у нас. — Глядя, с каким аппетитом юноша налегает на жаркое, старшина заговорил мечтательным голосом: — Представляете, мужики, вернется Лопата после войны домой, придут к нему кореша и станут спрашивать, как он немцев бил, а он и скажет: что там немцев? Я секача огромного одним выстрелом промеж глаз подрубил!
— Ага! И с каждым разом размеры этого несчастного поросенка в его рассказах будут расти как на дрожжах, — вызвал дружный хохот Грушин.
— Ну и балаболы, — отмахнулся Лопата, словно назойливых мух отгонял. — Вам бы все зубоскалить…
— Сверчок, расскажи лучше, как там, в госпитале? Не влюбился в какую-нить санитарочку, часом? — прорвался сквозь смех и гвалт высокий, чем-то похожий на птичий щебет, голос белобрысого и худосочного Сергея Шепитько. — Что там вообще на гражданке-то? Девчат небось видимо-невидимо!
— Смотри, жених, тебе нельзя! — оживился и Кнутов. — Тебя Лидка дома дожидается.
— Какой жених? Чего придумали? — вскинулся юноша, почувствовав, как предательски загорелись уши: «Вот черти! Как они про Лиду-то пронюхали?»
— Жених-жених, чего там! Разведке все известно!
Коля округлил глаза:
— Не жених я ей! С чего взяли?
— Гля, как уши красной ракетницей осветились! — засмеялся Кнут. — Прав, значит, дед Захар был, когда про вашу с ней любовь сказывал.
— Натрепал вам старик, а вы и поверили… — Коля попытался оправдаться, но все было напрасно.
— Не-а, дед Захар твои чувства охранял, — заступился Циркач за старого казака. — Это он нашим кренделям открылся, чтобы к Лидке не приставали.
— Ага. Так и сказал, занята уже!
— Да ты не тушуйся, Сверчок, — обнял Колю за плечи Олег Грушин. — Хорошая девчушка. Душевная. Сильно переживала за тебя, когда подумала, что убит.
— Мы все так считали, — взгрустнули его товарищи, вспоминая летние события.
Отложив вилку, Коля поинтересовался судьбой деда Степаненко. Оказалось, что после расформирования отряда никто из бойцов его больше не видел.
— Вовк сказывал, вроде как домой подался, — заметил кто-то.
— После войны обязательно разыщем старикана, — пообещал старшина Андрусенко, напомнив, каким чутким товарищем был тот им всем.
— Ну, так как там насчет девок-то? — напомнил Кнутов.
— Кто о чем, а Кнут о бабах, — незлобно буркнул Олег Грушин. — Дайте человеку поесть с дороги. В госпитале, наверное, одной перловкой да кислыми щами кормили? Такого великолепия точно не было…
— Когда немца бить пойдем? — перебил его Сверчок.
Грушин с Андрусенко переглянулись.
— Как по мне, так лучше тут оставаться, — буркнул Олег.
— Точно, — немедленно поддержал его Александр. — Если так подумать, то лучше за кабанчиками охотиться, чем за фрицами.
— Местные говорят, что их нынче на редкость много развелось, — присоединился к их хору и голос Кнутова, и вдруг все, как по команде, куда-то заторопились. Последним столовую покидал старший сержант Грушин.
— Ты поешь, отдохни с дороги! — бросил он уже с порога. — Я дежурному по казарме скажу, чтобы койку подготовил.
Сверчок почувствовал, что старшие товарищи чего-то не договаривают. Отложив окончательно вилку, он перевел взгляд в окно. Небо над лесом заволакивало с севера грязно-серыми тучами…
К специальным занятиям, на которых курсантов обучали тонкостям разведывательно-диверсионной борьбы, капитан Вовк его не допустил. Разрешил лишь посещать спортивные площадки, что подтверждало подозрение юноши: он здесь ненадолго. Улучшив момент, когда они оказались одни, Сверчок поинтересовался:
— Меня что, в отряд не возьмут, товарищ капитан? Даже форму не выдали!
— С формой туго, — отмахнулся Вовк. — Вот поможешь найти папки, там видно будет. Пока же отдыхай, жирок нагуливай.
Вечерами, сидя в кругу старых и новых товарищей, Сверчок слушал их рассказы о прошлой, довоенной жизни. Много нового узнавал он о неведомых краях, откуда те призывались. В их сборном отряде люди были из разных мест. Коля радовался необъятности своей родины, величию духа советского народа, единым кулаком ударившего по коричневой чуме, как называл гитлеровцев бывший политрук Строжевский.
Воспоминания о родной деревне наполняли юношу тоской. Как же давно он не видел мать с сестрой! Жив ли отец?..
Когда хандра начинала особенно сильно одолевать, Сверчок, с разрешения капитана Вовка или дежурного офицера по лагерю, брал оружие и уходил в лес. Углубившись в чащу, он мысленно предавался разговорам с родителями. Живо представлял и будущую встречу с Лидой. В том, что она состоится, Коля не сомневался. Только пугала неопределенность. Он не знал, как поведет себя девушка. Что, если успела заневеститься? Дед Захар говорил, что девки на это дело скорые.
Все чаще вспоминался ему и старый казак Степаненко…
5
В лагере Коля пробыл чуть больше недели. За это время его организм заметно окреп, и он бросил костыль. Сожалел только, что раненая нога все еще не позволяла полноценно заниматься борьбой, которую любил. Отдохновение находил, стреляя по мишеням. В этом он превосходил многих опытных бойцов.
К предстоящему заданию капитан Вовк бойцов готовил тщательно.
На поиск документов начальника районной жандармерии Клауса Хойера, кроме Сверчка, были снаряжены старший сержант Олег Грушин и
