и дышать легко.
Приехала домой, плакал. Без конца, пока не заснул, уже под утро. Я слышала, как под одеялом он, укусив подушку, или просто сжав зубы, рыдает и моё сердце разрывалось и у меня для него не было слов утешения. Это была его трагедия.
Натурщицей в колледже... Голышом перед стайками студентов, почти дети, смотрели больше на свои карандаши и краски, чем на меня. Тогда уже выставлялась, большинство преподавателей видели мои картины и не в восторге. Не любят авангард. Спорил со мной, нападал на абстрактную. Высокий, рыжий, с бегающими глазами, пружинящей походкой. Даже симпатичен, но мои картины не нравились ему. Отрицал всё движение, за глаза... шарлатаном, говорил, что... рисует его ручная обезьяна, со мной чуть более вежливо, но постепенно увлекался и начинал ругаться. Наконец, разглагольствовать прямо во время сеансов пока позировала обнажённой ходил от стены к стене и критиковал мои картины. Мне смешно и странно в такой ситуации однажды поймала его взгляд и он густо покраснел. С тех пор избегал о моих, но продолжал облаивать остальных.
Тридцать в месяц за свою студию потом скостил ещё два за уборку крыши спортзала. Чистила крышу от голубиного помёта подметала в пустом не нужном никому. Вскоре арендовал этот зал и писал там на заказ для нового ресторана. Зал ресторана был по размеру точь-в-точь как этот спортивный зал. Видела приходил и уходил работал сутками и становился всё мрачнее. Когда он закончил все шесть, зашёл ко мне пригласил посмотреть на свою работу, в руке бутылка пустая наполовину, в другой грязный стакан. Принесла свой. Мы сели посреди тёмных, сильных полотен на продавленный пыльный диван. Первый раз такие тёмные цвета, но это лучше, глубже всего что делал раньше, более вдохновенно, тронута, почти потрясена. Молча допили бутылку, потом сказал, что не хочет их отдавать. Что ему наплевать на деньги был в этом ресторане более пошлого места не видел в жизни представить свои картины обстановке не продаст; сказала, в конце концов, после нашей смерти, для наших картин найдутся места и похуже.
В пятьдесят третьем году Музей современного искусства, то есть Дороти Миллер и Альфред Барр, купили одну из моих картин. За этим последовала Riverbrakers и Grand Street Brides, которую купил музей Уитни. Это был перелом. Вплоть до шестидесятого года мои картины успешно меня кормили. Моё имя стало звучать по-другому. Люди стали узнавать меня, многие повседневные мелочи стали для меня проще. Мой взгляд изменился, и выражение лица изменилось тоже. Я стала следить за собой, чтобы не набрать вес; успех приглушил во мне ту боль, которая раньше сжигала весь мой жир.
Я не разрешала себе много думать о своих достижениях, тем более наслаждаться ими. Говорила себе, что нужно продолжать работать, и продолжала работать. Абстрактная живопись переживала модной, востребованной... постепенно вводить в мир своих картин образы внешнего мира, предметы, людей, витрины... вариации на картины старых мастеров... заставляла себя не плыть по течению. Я как будто долго поднималась по тёмной лестнице иногда падая и спотыкаясь и теперь оказалась на небольшой площадке. То что я откладывала не решая и всё что мне пришлось выдержать и нести в себе теперь как большая коробка с шевелящимся хламом внутри у меня в руках и я всё ещё не знала что с этим делать.
Мой успех дал мне чувство наслаждения каждой минутой. Я стала смотреть на себя как будто со стороны. Время текло насыщенно, ощутимо. Только теперь стала собой и живу своей жизнью мне было почти тридцать лет. Он забрал у меня сына с тех пор я его так никогда и не увидела. Первые дни удивлялась тому, как мне легко без него. Потом стало гораздо хуже. Я потеряла нечто большее чем просто смысл жизни.
У меня теперь были деньги стала тратить на психоаналитика. Русского происхождения в его кабинете на стене висела огромная фотография удивительно красивой девушки он сказал мне её имя которое я тотчас забыла рядом висела деревянная маска с птичьим клювом переводила взгляд с лица девушки на маску и рассказывала бесконечные истории о своём детстве. Оказалось очень хорошо помню себя в раннем детстве. Помнила гораздо больше подробностей чем придумывала. Перед отъездом посоветовал мне напиваться вдрызг каждый более светлый чем остальные вечер.
Если ехал в машине среди полей по дороге, поворот, ему нужно было съехать с дороги проехать через поле срезать угол, не мог по-другому, как все, объехать, это не поза, таким человеком. Носил часы далеко выше запястья перетянув руку чёрным кожаным ремешком. Любил тереть пальцами лоб по-детски выпятив губы, обдумывал. Однажды он доказал мне логически, что небо не синее и таким его нельзя. Поняла весь ход рассуждений и согласилась потом пыталась пересказать всё это не смогла.
Каждый из нас или добился свободы, или погиб. Несколько лет на подъёме были все.
...Обычно по выходным дням, чаще всего в ночь с субботы на воскресенье... хотелось написать несколько вариаций на Дюрера или Босха... два три часа безуспешно... мимо двери... приоткрыта... услышала... тихо вошла... села за столик рядом с... посмотрел на меня большими испуганными глазами, искажёнными толстым стеклом его очков. Лоб блестел от пота. Не узнала его глаз, обычно живые и умные. Поздоровался и отвернулся. Музыка нарастала ломаясь и перешла границу уютно-приличного настроения стала вызывающе серьёзной но тотчас, будто сознал нас готовыми прервать его, перешёл на шимми потом из мюзиклов и под конец вернулся к той романтической мелодии на которой я вошла в клуб играл её в три раза тише, медленнее и печальнее... со страхом смотрел на него... голубые светлые глаза, спокойно поджатые губы, волосы ровно зачёсаны назад... до смешного отчаявшимся голосом... улыбаясь, чуть заметно кивнул... к другому столику откуда показывал ему бутылку... коллекционер... мы встретились
Он купил самую большую по размерам из всех моих картин. Известный учёный. Специалист в области эмбриологии... иммунологии... эпидемиологии. Чувствуешь... как он раскрывается, расцветает под твоим вниманием, которое ты никак не проявляешь... избегаешь взглядов, которые не нужны, всё уже в воздухе. Я уже разговаривала с ним мысленно, и ждала, когда он появится снова. Я была уверена, что это случится очень скоро. Но он позвонил только через месяц. Сказал что хочет купить ещё несколько моих картин. Он приехал ко мне в студию. Мы помолчали какое-то время. Я прочитала ему свой любимый отрывок из Гёте. Потом он поцеловал меня. Его жизнь была бесконечным бегством с самых ранних лет. Дальше
