не мытый, истоптанный. Под кроватью – комочек пыли. Пусть лежит. И Николай тоже полежит, подышит. По рукам бегают мурашки. Разогретое тело упивается прохладой.
Черный переворачивается на спину. Поворачивает голову и смотрит на фотографии снизу вверх. Те две отдельные фотографии – особенные. Они сделаны Им. Тем, кого Черный должен поймать. Мертвые – убитые – девушки в обрамлении цветов. Не просто фото корчащейся от боли жертвы. Нет. Подготовленная экспозиция. С претензией на искусство. Расчесанные волосы, уложенные завитками и локонами. Безмятежные позы, приданные остывающим телам. Цветы эти, мать их! Ведь не поленился, собрал, высушил, разложил красиво! И Браун не повторяет Авакумову ни в чем. Это не просто фотография ради фотографии. Это какое-то послание. Кому? Полиции? Следователю? Тому, кто найдет тело жертвы, выброшенное за ненадобностью? Родным жертвы? Прессе, не приведи бог? Или всему миру?
– Что ты хотел этим сказать, ублюдок? – спрашивает Николай, смотря на фотографии.
Уже в душе, стоя под обжигающими тугими струями воды, он понимает, куда надо двигаться дальше. Наполненная паром ванная заменила Черному положенный отдых. Он чувствует, как натренированное тело наполняется энергией.
Через десять минут следователь по особо важным делам готов действовать.
* * *
– Как вы себе это представляете? – спрашивает Тихомиров.
– Представляю я себе это так, капитан, – жестким голосом говорит Черный. – Находите все фотостудии, шерстите соцсети. Добираетесь до каждого фотографа в этом городе. До каждого! И показываете фото убитых. Кто-то должен узнать руку.
– И ногу.
– Остроумно, – Николай не улыбается.
– Но ведь это палево, – возражает Катя, внимательно выслушав следователя. – В смысле, ну, если мы всем будем показывать фотографии, то кто-то же проболтается, и в городе начнется паника.
– Плевать! Пусть начинается. Если мы найдем того, кто сделал эти фотографии, будет уже все равно. Тот, кто убил Авакумову и Браун, сто процентов занимается фотографией на профессиональном уровне.
– И людей вскрывает на профессиональном уровне, – хмыкает Тихомиров. – Врачей мы проверили.
– Он может быть бывшим врачом, может быть студентом, который не доучился. Может быть ветеринаром. Слишком большой разброс. Фотографов гораздо меньше, чем докторов. Профессиональных хороших фотографов.
– Николай Дмитриевич!
Кате не очень легко произносить его имя целиком, потому что в своих мечтах она давно зовет его Коленькой.
– Сейчас камера есть у каждого. И телефоны сейчас настолько хорошие, что фотики отдыхают. А круговую лампу или там еще какую-то приблуду для фоток можно купить чуть ли не за копейки. Извините, но это след в пустоту.
– Вот! Катька дело говорит. Мы будем по городу рыскать, а этот гад еще кого-нибудь сфоткает, – поддерживает напарницу Тихомиров.
– Вы предлагаете просто посидеть и подождать новую жертву? Вы уверены, что она будет? А если он хотел убить именно этих двух девушек и остановился на этом?
Черный говорит нарочито спокойно. Смородинова и Тихомиров потупились. Катя замирает от тембра голоса следователя. Виктор бычится.
– Пока, как мне кажется, следователь по этому делу – я, – продолжает Черный все так же размеренно. – И я решаю, что и как будут делать данные мне оперативные сотрудники полиции. Мне казалось, что по этому поводу у нас с вами не должно возникнуть разногласий. И мои поручения не должны обсуждаться.
* * *
– Он не Черный! Он мутный! Он мудак, этот твой следак!
Катя хохочет. Тихомиров сжимает кулаки.
– Че ты ржешь? Он реально достал уже! Придурок столичный. Приехал весь такой важный, как член бумажный. Мы же без него ничего не можем, ничего не знаем, работать не умеем. Один он тут такой умный. Задолбал!
– И много ты с Бориской наработал?
Веселье с Кати как рукой сняло. Дурацкая рифма Витька ее насмешила совершенно искренне, но злые слова про Черного отозвались в глубине души какой-то неправильной болью. Так быть не должно. В конце концов Николай Дмитриевич – Коленька – ни разу не отреагировал на ее слова и действия. Все, что она себе напридумывала – лишь плод ее фантазии и никак не соответствует реальности. И тем не менее, она готова защищать следователя от нападок.
– А сейчас мы прям дофига наработали! – продолжает злиться Витек.
Этот Черный ему не нравится. Мало того, после случая в подъезде Федорова Тихомиров начал подозревать, что у Черного не все в порядке с головой. Тот взгляд Николая Дмитриевича, обжигавший пустотой, взгляд акулы, взгляд зверя, готового прыгнуть на жертву, все еще заставляет оперативника тайком передергивать плечами. И та жутковатая замороженная улыбка, с которой следователь ехал на обыск и с которой отпирал дверь. Витьку в свое время довелось участвовать в задержании психа, открывшего стрельбу из окна своей квартиры. Вот у него проскальзывала такая же кривая ухмылка, будто лицо просто треснуло. Где гарантия, что этот Черный – нормальный?
– Федорова тебе мало?
– А что Федоров? Ну делал он аборты залетевшим бабам. Ну брал за это деньги. Ну левачил. И че? И че, спрашиваю? Никого не убил ведь!
– Откуда ты знаешь?
– Да оттуда! – приводит неотбиваемый аргумент Тихомиров. – Иди, женись на нем и фамилию двойную возьми. Будешь Черная-Смородинова!
По Катиному лицу Тихомиров понимает, что перегнул палку. Но не извиняется, лишь сгребает с вешалки свою куртку и выходит из кабинета.
Нет, они, конечно, ссорились. Иной раз доходили до крика настолько, что приходили опера из соседних кабинетов и разводили их по сторонам. Но сейчас Витек наступил на больное. И сделал это специально, прекрасно зная, как Катя относится к следователю. Обидно до слез. И уже щиплет в глазах и в носу.
«Черная-Смородинова», – произносит она про себя. На языке появляется кислинка-воспоминание о крупных спелых пахучих ягодах, растущих гроздьями на бабушкиной даче. К началу августа весь дом пах вареньем. От этого становится тепло и весело.
– Черная-Смородинова, – произносит вслух Катя и хихикает, как девчонка.
* * *
Черный, не глядя, стучит пальцами по клавиатуре ноутбука. Буквы отказываются сегодня подчиняться и меняются местами чуть ли не в каждом слове.
Николай на взводе. Да, он спорит с операми, требует беспрекословного подчинения, привлекает людей из других отделов. Его слушается вся группа. Именно для этого его сюда и направили – чтобы он возглавил расследование и довел его до логического финала, поймал преступника и передал его суду. Именно от него, Николая Черного, сейчас зависит, как быстро это осуществится. «Если осуществится вообще», – одергивает себя следователь.
В глубине души Черный и сам понимает, что на версию с фотографами не стоит ставить. Опера тысячу раз правы, говоря, что сейчас каждый может сделать снимок. А то, что утром ему показалось гениальным решением, померкло в свете дня. Настроение следователя
