оставались с глазу на глаз и переходили на повышенные тона.
Несмотря ни на что, Савин прислушивался к мнению товарища, имевшего за плечами не только более солидный жизненный опыт, но и хорошую школу оперативной работы в офицерской должности. Для подразделения, выполняющего комендантские задачи на вновь занятой территории противника, такой багаж знаний полезен и всегда применим. Надо отдать должное Саве, он никогда не строил из себя всезнающего командира-начальника и всегда видел в каждом мало-мальски в чём-либо грамотном бойце помощника и советника, понимая, что на этой войне общее дело – одно на всех и победить живыми можно только сообща, когда знания, навыки и опыт каждого становятся в общем котле подразделения одной большой компетенцией – компетенцией выживания ради победы. Красногудов, по мнению командира взвода лейтенанта Сергея Савина, занимал очень важное место внутри личного состава и относился к выполнению задач не просто ответственно, но и профессионально. А это дорогого стоит.
* * *
Война по неписаной традиции забирает тех, кому не повезло, но чаще всего – лучших. Каждый день в шесть утра проводилась смена на позициях. Это уже давно просекли украинские наблюдатели-корректировщики и потому не упускали случая запустить пять-шесть мин в сторону блокпостов в момент пересменки. Во избежание неоправданных потерь было решено меняться не группами, а по два человека, как можно незаметнее пробираясь к месту. Позже обстрелы стали проводиться нерегулярно и в один из солнечных, погожих дней совсем прекратились. Бойцы уже начали привыкать к отсутствию потенциальной опасности, постепенно наступило чувство успокоенности, перешедшее незаметно в беспечность.
Мина в то утро прилетела только одна, разорвавшись прямо на асфальте между блиндажом и огневой позицией гранатомётчика. Красногудов в компании Миши Ковальчука и спецназовца Василия Тутова – Сокола только поменялись и ждали подхода остальных бойцов в десяти метрах от эпицентра взрыва. Мгновение – и всех отбросило под ворота гаража, где хранились боеприпасы. Самым тяжелораненым оказался Красный, которому разорвало правую ступню и локтевой сустав левой руки. Остальные получили небольшие осколочные ранения, но сразу же смогли передвигаться на своих ногах.
«Тапик» на посту не работал из-за перебитого кабеля. Послали СМС (пешего посыльного) в штаб за транспортом. Оперативно перевязали, а единственный шприц-тюбик с дозой «Промедола» вкололи Красногудову, который начал терять сознание и с трудом пытался что-то выдавить из себя немеющим языком.
Приехала «восьмёрка» от ГБР с Лёхой Механиком за рулём. Загрузили только Красного, и машина умчалась в сторону Волчанска, где можно было получить помощь квалифицированных врачей. Бойцы долго всматривались вслед уезжавшему от них командиру отделения, и каждый в душе надеялся, что этот сильный и мужественный человек стойко перенесёт ранения, вполне совместимые с жизнью. Самое главное – что осколки прилетели не в живот и не в голову. Да и протезы сейчас делают такие, что от здоровой ноги не отличить.
Вечером заехал Близнец и на вопросы взволнованных бойцов отвечал с нахальной улыбкой на лощённом от крема лице, что все живы-здоровы, идут на поправку, а Красногудова вообще эвакуировали в Белгород для дальнейшей доставки в Москву… Спустя два-три дня кто-то из штабных ездил на перевязку в больницу Волчанска, где узнал, что туда действительно привозили труп с перебитыми ступнёй и локтем. Врач ещё сокрушался, что на теле несчастного насчитали три следа от укола «Промедола», а это никак не вяжется со временем наложения первой повязки и приезда в больницу. Такое обезболивающее средство вкалывают один раз в полтора-два часа, а машина ехала от позиции не больше часа. Пусть будет полчаса на ожидание транспорта, но даже при таком стечении обстоятельств и потере времени уколов должно было быть не более двух. А их было три… И откуда они появились у водителя ГБР Лёхи Механика, коли даже у санитара роты не было элементарного «Спазмалгона»?
Намного позже, во время дознания уже в прокураторе Донецка, этот ушастый потомок вечно испуганного лемура божился, беспрестанно осеняя себя фигурой, похожей на крест, что «не было у меня тюбиков-шприцев, а валить на человека без резонных аргументов грешно и постыдно. Бог вам судья! Вот!».
Оставалось догадываться, что шприцы в запасах ушлого воришки Механика были наверняка. Ведь недаром он ездил каждый день по гуманитарным пунктам, где с начальником Арой набирал сигарет для спекуляции среди своих же однополчан. Да и уколы сделал, скорее всего, от страха, что привезёт в госпиталь труп и с него спросят. Красногудов, вероятно, начинал засыпать при малом пульсе и ровном дыхании, а водитель принял это за наступление смерти и вколол раз, а потом и второй. Сердце раненого не выдержало. Получилось как в русской пословице: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт». К сожалению, лоб в данном случае расшибся не у дурака. Крайнее тупоумие шустрого прохиндея, помноженное на его же трусость, стало причиной гибели одного из первых ополченцев Донбасса.
Савин переживал смерть Красного тяжело, но глубоко в себе. Он сокрушался из-за того, что познания бойцов в элементарной медицинской помощи близки к нулю, что санитарные сумки совершенно бесполезны при осколочных ранениях, что допотопная связь через «тапики» обязательно и всегда подводит первой, что нет транспорта для экстренной эвакуации раненых… И ещё он не мог забыть, как за день до гибели Александр Красногудов в разговоре один на один, глядя прямо в глаза Саве, уверенно заключил, что большая часть взвода именно на этом проклятом участке погибнет, если не поменять тактику обороны и несения дежурства на блокпосте. После случившегося Савин даже испытал жуткую оторопь от прикосновения холодного ветерка к спине.
Точно так же первый комбат майор Фесенко, не просыхавший от постоянного допинга из коньячной фляжки, на совещании полка, когда принималось решение занимать Ольховку и Суворовку, сидя на стуле у подоконника и часто затягиваясь папироской, закинув правую ногу на левую, подёргивал правым носком вверх и всё приговаривал как мантру: «Нам там всем пиз…ц. Думать надо, что там нас ждут. Россияне говорят, что нет смысла». Близнец и зам-начштаба полка Шаман его успокаивали и требовали не сеять панику прежде времени. Но Фесенко не унимался до тех пор, пока его не выставил из кабинета комполка Волга. На следующий день Фесенко умер от болевого шока, когда его с оторванной правой ногой уложили на операционный стол в эвакогоспитале. «Промедола» для него в момент ранения не оказалось вообще, и он терпел ужасную боль без малого три часа. Так долго потому, что половину дороги майора несли по сугробам на руках. Единственный на весь полк рабочий «москвич-каблучок» смог подобрать группу с раненым
