Дикий Носок
Рассказы о Специальной Военной операции для детей
Старый тополь
Двор был старый. Как и дома вокруг. Обжитые пятиэтажки, сложенные из серых блоков, по периметру двора стояли тут еще до того, как Славик родился, и даже до того, как родилась его мама. Их построили, когда бабушка была молодой. Тогда же посадили и деревья – ныне высоченные тополя, каждый год устилающие весь двор белым пухом. Ветер разносил его, подбрасывая в распахнутые окна, утренние постели и оставленные остужаться кастрюли с компотом.
Кроме тополей во дворе был еще целый огромный мир: лавочки для бабушек; детская площадка с горками, лесенками и качелями; похожие на лабиринт заросли сирени, в которых ребятня понаделала ходов и тайных убежищ; натянутые между столбов веревки для сушки белья с вечно хлопающими на ветру простынями.
Как и все ребята, летом Славик целыми днями играл во дворе, выбегая на улицу только купить мороженого или холодного кваса из бочки. Нарастающий в небе гул гомонящий двор расслышал не сразу. А когда услышал, было поздно.
Прилет.
Снаряд – серый, длинный, пузатый, похожий на бутылку рухнул с небес, разломал старый тополь и застрял в расщепленном надвое стволе. Двор в ужасе замер. Ни слова, ни звука, ни велосипедного звонка. Только обломки веток и листьев сыпались с израненного дерева.
Миг. Второй. Третий.
Первой опомнилась тетя Тома. Аккуратно поставила на асфальт тазик с мокрым бельем, словно боясь спугнуть снаряд громким звуком, подхватила на руки внучку Лесю и понеслась со двора не разбирая дороги: по клумбе с астрами, лужам и сухим листьям, сметенным дворником в шуршащие кучи.
Ее примеру последовали остальные, также молча и быстро. Брошенные велосипеды остались лежать на траве, в песке сиротливо валялись ведерки, лопатки и формочки, костяшки домино смело под стол.
Потом Славик с мамой и бабушкой, с тетей Томой и ее внучкой, с другими соседями долго сидели в школе, куда в сентябре он пойдет учиться, пока военные решали, что делать со снарядом: взрывать здесь или попытаться вывезти.
«Что это, мама?» – спрашивал Славик про снаряд.
«Зло, сынок. Зло в чистом виде. И смерть,» – отвечала мама.
«Откуда он прилетел? Кто желает смерти нашему двору?» – недоумевал Славик. – «Разве мы сделали что-то плохое?»
Мама и бабушка только вздыхали.
Пусть снаряд и не взорвался. Но все равно убил. Убил радость и беззаботность летнего вечера, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Убил старый тополь.
Знамя
«Пойдем, Маруся. Пойдем домой от греха подальше,» – потянула за веревку баба Надя.
Коза послушно засеменила следом. К грохоту снарядов они обе уже привыкли. Грохотало то тут, то там. То с одной стороны от села, то с другой. Однажды прилетело совсем близко. Порушило мост через речку.
И люди из села начали утекать. Уезжали семьями и поодиночке. То один, то другой дом оказывались заколоченными. В первую очередь увозили детей. Баба Надя уезжать не собиралась. Куда она побежит на старости лет? А дом на кого бросит, где прожила все свои 84 года? А козу Маруську, а кур, а приблудную безымянную собачку?
Вся ее жизнь прошла здесь. Тут родилась. Сюда вернулся отец с фронта, с той – большой войны. Она хоть маленькая была, но то ощущение абсолютного счастья помнила до сих пор. Здесь выросли ее дети. И никогда она не могла подумать, что война вернется.
Скрежет и лязг гусениц поутру в притихшем селе баба Надя услыхала издалека. В село входили войска. Сердце у бабы Нади захолонуло. Наши? Неужели в село входят наши войска? Наконец-то!
Баба Надя засуетилась. Сунула ноги в теплые уличные чоботы, накинула на плечи платок. Ох, а самое главное то забыла! Вспомнила, полезла в шкаф. Красное знамя, которое отец принес с фронта в далеком сорок пятом, бережно хранимое и оберегаемое от моли, лежало там. Баба Надя расправила его и поспешила на улицу. Собачка увязалась следом.
Мимо дома по дороге шла техника. Завидев старуху, последняя бронемашина остановилась. С брони спрыгнули два бугая.
«Здравствуй, мать! Как вы тут? Держитесь?»
«Да ничего, милок, помаленьку.»
«А мы вот вам гуманитарную помощь привезли,» – протянул бабе Наде большой пакет один из вояк.
«Ой, да что вы,» – замахала руками баба Надя. – «Это вам нужнее. Вам – защитникам.»
«А что это у нас за тряпочка?» – взял в руки знамя один из бугаев. – «Ба! Серпасто-молоткастый! Где же ты его откопала, бабуся? А мы вот что с ним сейчас сделаем.»
Вояка бросил знамя на землю, в грязь и начал топтать ногами. Баба Надя помертвела. Только сейчас, повнимательнее взглянув на солдат подслеповатыми глазами, она разглядела желто-голубые нашивки на камуфляже. Это были не наши.
«Возьмите. Мне от вас ничего не надо,» – поставила баба Надя на землю пакет с гуманитарной помощью. – «За это знамя мой отец кровь проливал.»
Колонна украинской техники уже давно ушла. А баба Надя так и стояла у дороги, прижимая к груди поруганное знамя. Слезы текли по ее щекам.
Ириска
Ириска была домашней кошкой. Она любила спать на мягком кресле, лежать на нагретом солнцем деревянном подоконнике, точить когти о старый шкаф (хотя хозяйка почему-то была против).
А потом все куда-то подевалось. Исчезла добрая хозяйка, теплые батареи, корм из пакетиков и даже старое кресло. Ириску взрывом выбросило в окно. Прямо на старую яблоню. Когда она пришла в себя, то долго трясла головой. Потому что ничего не слышала.
Кресло она потом нашла. Немного обожженное, перевернутое, пахнущее огнем, дымом, кровью. Поначалу так и пряталась под ним: от гула прилетов, шума взрывов, от того, как вздрагивала земля. Да и от снега тоже.
Но голод выгонял ее из убежища. Птички, нахально устроившиеся в яблоневых ветвях, оказались слишком шустрыми для Ириски. Она обследовала остывшие развалины родного прежде дома. Попробовала погрызть сырую картошку в развороченном взрывом погребе. Проверила содержимое птичьей кормушки – пусто. Едва ускользнула по крыше сарая от черно-белой, хитрой и, похоже, такой же голодной, как и она, собаки.
Когда на дороге раздался лязг и скрежет, Ириска привычно спряталась под креслом. Опасливо выглядывала она оттуда на незнакомых людей в камуфляже. Они пахли дымом, железом, но и едой тоже. Голод заставил Ириску осмелеть. Она высунулась из своего убежища и потихоньку приблизилась к людям. Вредная черно-белая собака тоже крутилась поблизости.
«Смотри-ка, Михалыч,
