сказали, чтобы я вела себя естественно, — отвечала она, содрогаясь всем телом и стуча зубами. — И мне, если уж это так для тебя важно, разрешено было есть твои стейки и приводить своих мужиков. То есть я должна была вести себя максимально естественно, как ведут себя настоящие домработницы, ненавидящие своих хозяев. А уж если учесть, что нас снимают, то наш конфликт мог бы развлечь их, раскрасить шоу новыми красками. Кажется, наши наниматели — психологи. А мы у них как подопытные крысы.
— Так… понятно. Так кто убил этого мужика? Костик?
— Говорю же — не знаю! Мы с ним проснулись как бы от шума… Но не поняли, в чем дело. Скорее всего, нам в шампанское что-то подмешали… Или мы на самом деле так крепко спали. И в это время в дом кто-то вошел.
— Как кто?! Этот мужчина в костюме! Разве не ясно?
— Да я теперь уже и не знаю, сам ли он вошел, либо его занесли в дом уже мертвого.
— А ты точно знаешь, что он мертвый?
— Нет, не знаю.
— Так, постой. А где твой Костик?
— Он сказал, что скоро вернется, и все… Прошел, наверное, уже час, а он так и не вернулся. Ушел!
— Сбежал! Так и скажи. Так, так… — Мне необходимо было успокоиться, взять себя в руки и все хорошенько обдумать. И в связи с этим новым обстоятельством начали возникать и новые вопросы: — Этот твой Костик… ты давно его знаешь? Он не из этих? Может, это как раз он и убил этого мужчину? Может, твой Костик — часть плана?
Но чем больше я задавала вопросы, тем бессмысленнее они мне начинали казаться. Да какая теперь уже разница, на кого работает Костик? В доме — труп! И если дверь окажется незапертой, то надо уносить отсюда поскорее ноги!
— Ты предлагаешь мне бежать? — переспросила ошарашенная происходящим Тамара. Она явно не в состоянии еще была воспринимать реально происходящее с нами. — Но даже если мы сбежим, то все камеры в доме проследят за нами! И нас же обвинят в убийстве.
— Да может, это вообще не настоящий человек, а манекен? — вдруг предположила я, постепенно возвращаясь мыслями к тому, что мы все-таки участницы шоу, что все вокруг может быть ненастоящим, а подстроенным.
— А ты проверь, — проговорила ставшим сиплым голосом Тамара.
Лицо ее при этом вытянулось и стало совсем белым. Надо же, в эту минуту я забыла даже, что сердилась на нее, да что там — ненавидела! Надо же, как это бывает! Я очень хорошо помню тот момент, когда все в моей голове перевернулось, и мы с ней из врагов вдруг превратились в сообщниц, стали чуть ли не подругами! Я поняла, что мы обе попали в беду, из которой надо срочно как-то выкарабкиваться.
Конечно, перво-наперво надо было проверить, на самом ли деле возле окна лежит труп. Конечно, мы длительное время следили за телом в ожидании, когда проявятся признаки его дыхания. Я поступала так всегда, когда смотрела кино, где актеры играли покойников и камера была нацелена таким образом, чтобы зритель не сомневался в том, что герой или героиня не дышат. Несколько секунд актер явно не дышал, чтобы не смазать кадр. Но сейчас-то прошло примерно полчаса, как его тело не двигалось, плечо не поднималось ни на миллиметр, демонстрируя наличие дыхания.
Я медленно двинулась к окну, приблизилась настолько, чтобы потрогать его шею.
Нет, это не был муляж. У этого объекта была натуральная шея, с человеческой белой кожей, но только холодная. Лица пока еще не было видно, оно было повернуто к окну, вернее к шторе. Тогда я, зажмурившись, ухватилась за ткань костюма в области плеча и с силой потянула влево, чтобы труп (если это труп) оказался на спине. И он послушно принял нужную мне позу. Лицо. Точно, это было лицо мертвеца. Симпатичный еще не так давно, судя по всему, мужчина лет пятидесяти. Правильные черты лица, благородная седина.
— Как видишь, он мертв. — Я констатировала смерть с видом человека, совершившего подвиг.
Конечно, это же я коснулась трупа и перевернула его.
— Да и без того было ясно, что он мертв. Кто бы мог остаться живым после того, как ему раскроили череп?
Она была права. Как мне вообще могло прийти в голову, что это манекен или муляж, когда рана на голове выглядит так естественно? Мне надо было как-то исправить положение и заставить Тамару думать обо мне все-таки не как о полной дуре.
— Знаешь, что мне пришло в голову? — Мое лицо приняло нарочито задумчивое выражение. — А что, если нас пригласили сюда, как бы в шоу, лишь только для того, чтобы подсунуть там этот труп? Если целью всего этого было убийство какого-то серьезного, я хотела сказать — важного, человека? Может, министра или чиновника?
— Да какая теперь уже разница?
— Ты уверена, что за нами наблюдают?
— Стопроцентно. Вот только не знаю, что теперь делать…
— Как что? Бежать отсюда или звонить в полицию!
— И ты думаешь, что если этого мужика на самом деле завалили, чтобы подставить нас, то мы вот так легко сможем сбежать? Да наверняка мы уже заперты?
— Так давай проверим!
Тамара колебалась, и я вдруг подумала, что она в этот момент минусует свой гонорар за ту работу, что успела провести лишь частично. Каждый человек, соглашаясь на подобную авантюру, вынашивает в душе определенный финансовый план. Вот я, к примеру, коплю деньги на квартиру хотя бы в Подмосковье. Сначала хотела пустить корни в Ярославле, но потом подумала, что Москва все же круче. Вернее, даже в Подмосковье.
— Тома, ты чего медлишь?! Бежим!
И я, стараясь не думать, что за нами следят, бросилась вон из комнаты, за мной бежала и Тамара, я слышала мягкий упругий звук ее босых ног, касающихся ковра.
Мы добежали до двери, я схватилась за ручку, рванула ее на себя, и она — открылась! В лицо мне пахнуло свежим сырым воздухом подмерзшего сада, земли. Я высунула голову наружу и запрокинула к небу — оно было синее, звездное, спокойное. Тишина оглушала, словно мне кто-то невидимый закрыл ладонями уши.
— Мы свободны, — прошептала я дрожащим от волнения голосом. — Тома, давай обуваться-одеваться… Даже если окажется, что ворота заперты, все равно сбежим! Я лично смогу перелезть через ворота.
— А теперь представь, что за нами и сейчас наблюдают. Кто-то, расположившись на диване с холодным пивком и салями, смотрит такое вот своеобразное кино, где мы выступаем в главной роли. Представляешь, как они потешаются, глядя на наши перепуганные физиономии… Как презирают нас за то, что мы тут вляпались в это дерьмо, и все
