страданиям этого негодяя на пороге виселицы.
Расстояние, отделявшее нас от станции, представлялось мне бесконечным. Миля воспринималась как целая лига, а та, в свою очередь, растягивалась на день пути. Наконец мы приехали. В станционном помещении, куда я быстро вошел, сидели три казака; я показал им свои руки. Служивые тотчас вывели меня в сени, где стояла бочка с водой и кусками льда, помогли снять шубу и закатать рукава, после чего сказали опустить руки в кадку по самые плечи. Однако я ничего не почувствовал, и конечности мои безжизненно синели из-под воды как чужие.
Старший из казаков покачал головой и вздохнул:
– Беда, брат. Потеряешь ты руки.
– Отрезать придется, – прибавил другой, – если кровушку не разгоним.
– У тебя спирта с собой нет? – спросил меня третий.
Назар, услышав этот вопрос, выбежал и тут же вернулся с жестянкой лигроина, припасенного для кухонной спиртовки. Казаки извлекли мои руки из бочки, начав растирать их нашим топливом.
– Давай, давай, давай! – приговаривали они, буквально сдирая с меня кожу, в то время как лигроин разъедал подкожную ткань.
Наконец я ощутил какое-то покалывание в локтевых суставах и слегка вздрогнул.
– Больно? – спросил старший из казаков.
– Чуть-чуть.
– Порядок, братцы, – продолжал он. – Трите сколько есть силы.
И они с удвоенной энергией снова взялись за работу, едва не освежевав меня, после чего резко сунули мои несчастные руки опять в бочку. Если до этого я не чувствовал вообще ничего, то на сей раз меня пронзила острая боль.
– Хорошо, – сказали казаки. – Чем сильнее болит, тем вернее сохранишь руки.
И немного спустя они позволили мне вынуть их из воды.
– Везучий ты, батюшка, – сказал старший из казаков. – Кабы не тот керосин, плакали бы твои руки. По локоть бы отхватили, а то и по самые плечи.
Эти неимущие рядовые солдаты были грубоватыми, но очень отзывчивыми людьми с добрым сердцем; и когда я предложил старшему небольшой подарок для них, старый воин просто сказал мне:
– В беде мы все братья. Разве ж ты не помог бы, случись такое со мной?
От всей души пожав ему руку, я прилег на диванчик в комнате для ожидания, поскольку шок, только что пережитый мною, лишил меня всяких сил. Попавший в живые ткани лигроин причинял ощутимые страдания; руки мои до плеч горели словно в огне; и лишь спустя несколько недель я совершенно оправился от последствий своей беспечности.
Глава XVI
Кашгар – Сведения об английских офицерах, тренирующих местное население – Эмиссары Якуб-Бека – Коварный Альбион – Ташкент – Торговля с Бухарой – Железная дорога до Ташкента – Иргиз – Волк – Терек – Пограничная линия – Насколько простирается Россия? – Бесцеремонный смотритель – Лопнувшие на морозе банки – Возможные травмы – Татарские ямщики – Разорившийся откупщик – Верблюжья упряжка – Головой в снег – Киргизские лошади – Переход в сотню миль – Двести миль за сутки (на двух конях) – Два дерзких рейда
Проехав еще несколько станций, я повстречал офицера, который живо интересовался, не направляюсь ли я в Кашгар – предварительно он расспросил станционного смотрителя обо мне, – и который заверял, что в упомянутом ханстве уже находятся тридцать английских офицеров, занятых боевой подготовкой местных жителей. Мои соотечественники, по его словам, организовали воинские силы в десять тысяч человек, дабы противостоять российскому вторжению. Эта информация исходила будто бы от эмиссаров Якуб-Бека, присланных последним из Кашгара в Ташкент и поставивших российские власти в известность.
Я уверял своего собеседника в недостоверности его сведений, но тот просто не хотел меня слушать; к тому же он убедил себя в том, что я тоже являлся агентом коварного Альбиона, прибывшим с целью посеять смуту среди жителей Коканда либо для помощи населению Кашгара в его борьбе против замыслов северного противника. Я не смог удержаться от замечания, что если бы он был прав на мой счет, то мне было бы гораздо легче попасть в Кашгар из Индии, чем ехать через Россию, то есть как бы через самое сердце вражеской страны, однако и этот аргумент нисколько его не впечатлил.
Рассказывая мне о Ташкенте, он описывал его как своего рода райское место с прекрасным климатом и даже с театром. Согласно его словам, в городе проживало пять тысяч европейцев и около семидесяти пяти тысяч местных, не считая численности гарнизона. При этом быстро росли торговые связи с Бухарой, и Ташкент становился грандиозным торговым узлом для всех товаров, идущих в Центральную Азию и оттуда.
Мой собеседник рассказал мне также о намерениях туркестанского генерал-губернатора Кауфмана протянуть железнодорожную ветку из европейской части России в Ташкент. По его приказу были проведены предварительные изыскания на дороге, ведущей из Оренбурга через Орск, Казалинск и город Туркестан, однако из-за состава почвы этот путь оказался непригодным. Поэтому линию, призванную соединить столицу с восточными владениями, предполагалось тянуть, по всей вероятности, через Западную Сибирь, в связи с чем в ближайшем будущем ожидались самые решительные действия.
На подъезде к Иргизу, еще одному форту на пути из Оренбурга в Ташкент, заметно превосходившему укрепления в Карабутаке, однако в той же мере беззащитному против натиска регулярной армии, Назар мой внезапно закричал: «Волк!» и, схватив чехол с ружьем, начал расстегивать его. Но зверь оказался не расположен к тому, чтобы подпустить меня на ближнюю дистанцию, и, завидев нас, ретировался с такой скоростью, что на выстрел у меня не осталось и шанса.
После очередного долгого и совершенно неинтересного переезда по заснеженной пустынной местности, какую выше я уже описал, мы прибыли в Терек – небольшое поселение, расположенное на границе между владениями оренбургского генерал-губернатора Крыжановского и территорией, подведомственной генералу Кауфману. Теперь я находился в пятистах милях (761,5 версты) от Оренбурга и готовился въехать собственно в Туркестан, протянувшийся от этой точки до некой черты, все еще не определенной русскими картографами.
Комнату для ожидания на почтовой станции занял какой-то полковник, приказавший смотрителю никого к нему не пускать, поэтому чиновник не разрешил мне войти туда, пригласив разделить с ним убогую комнатушку, в которой он обретался.
Здесь моя подорожная вновь претерпела самую тщательную проверку. Смотритель вел себя крайне бесцеремонно, заявив, что в случае нужды в отдыхе я могу оставаться у него, но ни под каким предлогом я не имею возможности войти в комнату для проезжающих; после чего он прибавил, что попытка уравняться в правах с человеком столь высокого положения, как полковник российской армии, служит грубым проявлением самонадеянности с моей стороны.
Почтовые станции в здешних местах оказались устроены гораздо
