— Выпейте чаю. Мы здесь просто, по-домашнему.
Шеф мой пакет взял, на стол положил. А девица Елизавета меня увидела, так из-за стола и вскочила. Подбежала ко мне:
— Ах, какой милашка! Какая прелесть! — и к моему попугаю Микки руки тянет.
Микки клювом щёлкнул, девица взвизгнула.
— Ах, что за птица! Можно его подержать?
— Это попугай, — говорю. Ну вот как поручик эту Лизавету выдерживает? У неё голос двести децибел по шкале Рихтера. — Зовут Микеша. Питается орехами.
— Ой, какое чудо! — девица руку протянула, я попугая подпихнул — иди, не бойся.
Микки ей на руку перебрался. Головой завертел, да как каркнет.
— Ка-ккар! Аррр! Архх!
Видно, сказать что-то хочет, да не получается. Вот блин, подарочек... Был гоблин, стал птиц бестолковый.
Девица захохотала, к столу обернулась. Взяла кусок сахара, дала на ладошке. Микки глянул на сахар, цапнул его. Хрусть — и нету.
Мой шеф нахмурился, говорит:
— Идите за мной, Найдёнов.
Со стула встал, на трость опёрся — видно, ранение донимает — и к двери. За гостиной кабинет оказался, за кабинетом — спальня. В спальне на широкой кровати Иван Витальевич, полицмейстер, лежит. Глаза закрыты, сам в пижаме, одеялом укрытый.
Остановился шеф возле кровати, на полицмейстера посмотрел. Будто ждёт, что тот очнётся. Не дождался, головой покачал, и ко мне:
— Докладывайте, Дмитрий Александрович.
Доложил я ему, что делал. А про то, как меня бизнесмен договором зацепил, да про магию всякую не сказал. Незачем начальству знать такое.
— Хочу ещё раз на карьер съездить, — говорю. — Что-то нечисто там. Управляющий уж очень подозрительный. Бумаги с виду в порядке, но глаза у него бегают. Боится чего-то. Я его к хозяину — Алексееву, отвёз по дороге для отчёта, под его ответственность. Да вот душа у меня неспокойна. Ещё хочу тело бухгалтера Семёна в морге осмотреть как следует. Экспертизу провести на предмет насильственной смерти.
— Основания? — резко спросил шеф. — Семён, говоришь, чахотошный? Скажет эксперт, что от чахотки умер, и всё на том.
Ну вот как сказать, что я видел? Как призрак бухгалтера бумаги подчищал, да ещё кто-то за спиной у него был. Мне это мой котя Талисман показал — тоже призрак.
— Сомневаюсь я, — отвечаю, — в естественной смерти. Уж очень вовремя помер бухгалтер. Если бы ещё магическую экспертизу провести, совсем хорошо будет.
Шеф на меня глаза выпучил. Говорит:
— Да ты умом рехнулся, стажёр.
— Ну почему, как бы хорошо было!
Вздохнул он, так тяжело, словами не передать.
— Эх-х, Найдёнов... Ещё бы не хорошо-то! Нельзя... нельзя. На магию полный запрет. Самому обидно — всякие кондитеры, ювелиры, девки гулящие амулеты имеют, и всяко ими пользуются. А нам для дела — шиш! Но так уж повелось, не нам решать. Ладно, докладывай дальше.
— Есть у меня наводка, — говорю. — На днях проверю. Собирается в городе тайное общество. Агент мне адресок подкинул. Да ещё хочу в паровозное депо сходить. Мне Бургачёв сказал, что сам проверит, но...
— А что инороды виновны, ты не веришь? — спрашивает шеф.
— Честно говоря — нет.
Сморщился он, как будто лимон пожевал. Говорит нехотя:
— Да и я сомневаюсь. Но вот какое дело... Инороды уж очень к делу пришлись. Много их стало, людишек от работы теснят. Да и проще с ними. Собрал, да в поле — землю пахать. Всем хорошо, губернии — прибыль.
— Так зачем вы мне истинных виновников искать велели? — спрашиваю. — Раз так хорошо всем?
— Потому что огонь не затушили! — рыкнул шеф. — Где-то тлеет, того гляди — бахнет! Вот тут и полетят наши головы. А пуще всего — разорение. Мы ведь на волоске висим, стажёр. Ещё один взрыв, ещё одна смерть — государю доклад на стол. Всё. Чрезвычайное положение, губерния закрыта. Нагонят солдат, и будет тишь да гладь. Ни торговли, ничего. Только расти начали, только от зерна к фабрикам повернулись. Ветку для поездов от нас хотели дальше тянуть. Твой покойничек Филинов заводишко строил, фабрику держал. Хотел вагоны делать, шпалы на лесопилке своей пилить. Не хуже иностранных. А у нас пути взорвали. Ни шпал, ни вагонов. Эх!..
Смотрю — разволновался шеф, покраснел даже.
— А что, — спрашиваю, — зарубежные поезда лучше наших?
Он отмахнулся. Повернулся тяжело, на стул уселся. Ногу вытянул, трость свою прислонил, колено растирать начал.
— Наших считай что нет, — сказал. — Которые есть, только между столицами ходят. Да что теперь... Коли нашу сторону закроют, только по реке и будем сплавляться. Для зерна хватит.
Он потёр ногу, сморщился.
— Хватит болтать. Что с тем бандитом, Рыбаком? Узнал что?
Я замялся. Посмотрел на полицмейстера. Мой шеф на меня, на него глянул, брови поднял:
— Ну?
— Есть у меня кое-что, — отвечаю, осторожно так. — Есть свидетель. Но говорить не хочет. Пока одни подозрения.
— Тащи сюда, язык развяжем, — отрубил шеф.
— Нет, не развяжем. Она не... — хотел я сказать, что хозяйка борделя нам не по зубам. Да не смог. Рот открыл, а слова не выходят. Прямо как попугай Микки. Да что такое?
— Она? — шеф поморщился. — Мы дамочек тоже крутить умеем. Молод ты ещё, Найдёнов.
— Она... дамочка эта ещё с прошлого дела у меня в подозрении, — прокашлялся я, вроде отпустило. — С той, эльвийской девушкой.
— Ты о проститутке, что ли? Дело закрыто.
— Как закрыто?
— А так, закрыто, — отрезал шеф. — Я уже бумаги в столицу отослал. Виновные признались.
— Как признались?!
— Что ты заладил: как, как? — зло сказал шеф. — Матвей, бывший офицер, что у Филинова служил, признался в преступном сговоре. Назвал твоего дружка по банде, полукровку Альфрида. Ещё гоблина описал, да они все на одно лицо. Так что твой дружок покойный туда же пришит, к делу.
— А жена Филинова? Вдова, то есть? — ну ничего себе. Матвей признался...
— Вдову Филинова признали помешанной. Причастна косвенно, будет в клинике до смерти. Хотя семья хлопочет — на поруки. Под домашний присмотр.
Вот так дела. Что-то мне вдову Филинова жалко стало. То муж ей изменял как хотел, то Матвей, любовник, убийцей оказался. Есть от чего кукухой поехать.
— Ну так что с Рыбаком? — спрашивает шеф. А сам смотрит, глаз не сводит.
