я пока не стал ни одним из перечисленных. Во мне всего по чуть-чуть, а собственной стези пока нет. Вереск говорит, что у путника, помимо основного Пути в Вечность, должен быть и земной путь – профессия, призвание, дело жизни. Надеюсь, события этого лета помогут мне определиться.
Вокруг настолько красиво, что не берусь описать словами – нужны мои карандаши, но даже и с ними не справиться, ведь пейзаж непрерывно меняется. Грандиозные облачные горы в необъятном небе, танцующие под ветром кроны деревьев, густые заросли вдоль дороги, солнечные лучи – все в непрерывном плавном движении. Даже застывший на севере гребень хребта Левьесаж меняет краски от игры света и тени. Получается бесконечное множество живописных картин в каждом мгновении! И наш фургон тоже продвигается вперед, поскрипывают колеса, лошади лениво прядают ушами, копыта поднимают пыль заброшенного тракта.
То, что трактом пользуются крайне редко, нам только на руку. Но когда Вереск объяснил причину, я перестал быть столь беспечен, как в начале поездки. Оказывается, выбранная нами дорога – это рубеж между цивилизацией и так называемыми клеттскими заповедниками. Должен сказать, что их заповедник не имеет ничего общего с баргенскими заповедными лесами, где всего лишь запрещена вырубка и охота. Здесь все иначе: на юге от нас на сотни километров простираются дикие земли, предоставленные самим себе с окончания Четвертой эпохи! Три с половиной сотни лет одни только клеттские смотрители иногда приглядывают здесь за порядком.
Клетты всегда были не от мира сего. Их государство занимает территорию равную двум Баргенам, однако они предпочитают жить в нескольких крупных городах на юге страны, сохраняя остальные владения в неприкосновенности. У нас, историков и археологов, к ним особый разговор: на территории Эпимахии клеттов, особенно, заповедников, кроется немало тайн прошлых эпох, но для археологии сюда вход воспрещен. Клетты считают, что… Не знаю точно, да и никто не знает. По их мнению, эти земли беспокоить нельзя, дескать, природа должна восстановиться после темной воли Империи Кха. Поговаривают, что здесь до сих пор бродят отпрыски чудовищ, выведенных алхимиками Кха, а некоторые древние подземелья так и не отпирали сотни лет. А то и тысячу. Но наибольшую опасность представляют, конечно, чернокнижники, охотящиеся за древними секретами, и обыкновенные разбойники. А мы едем в своем мирном фургоне прямо по рубежу диких земель.
Впрочем, не безоружные. В фургоне приготовлено несколько двуствольных ружей, одно постоянно лежит за козлами. Вереск сказал, что обязался доставить меня к отцу в целости и сохранности, и выдал мне пробковый шлем, похожий на тот, который я потерял вместе с рюкзаком в гостинице "Эпос". От пули не спасет, но обеспечивает моей ране покой и защищает от полуденного солнца. Еще Вереск настоял, чтобы я носил при себе кинжал, хоть я и говорил, что мне достаточно отцовского револьвера.
Удивительно, почему револьвер не забрали рыцари, когда я был без сознания, неужели не заметили? Вереск долго рассматривал символы, покрывающие рукоять, но промолчал. Подозреваю, что он не смог их прочесть (как такое может быть?). В записке отец намекал на особенность этого револьвера… как же хочется узнать подробности! Нужно потренироваться в стрельбе, но пока нельзя привлекать к нашему фургону внимание – где-то позади рыскает сэр Арчибальд, отряд "Громада" движется параллельно нам по Северному тракту, про юг я уже писал, а впереди лежит заброшенная дорога, каждый поворот которой словно подброшенная игральная кость.
***
Как я и обещал: история про Вереска, его прозвище и жилетку. Думаю, никто не расскажет ее лучше, чем он сам, потому напишу от первого лица. Сейчас вечереет, Вереск сидит на козлах и не подозревает, что я записываю его недавний рассказ. Итак, представляю вам историю немолодого профессора лингвистики, который едет по рубежу диких земель в фургончике навстречу древним тайнам мироздания, и который надел в путешествие странную жилетку грязно-розового цвета:
Я вырос в небольшой деревне на берегу Яблочного пролива. Наша семья зарабатывала на жизнь фермерским трудом и рыболовством, но я с детства мечтал поступить в университет и познать тайны языков. Не все домашние поддерживали мои стремления, но все-таки давали вволю заниматься и даже раздобыли для меня учебник по иктонской филологии.
Когда пришла пора отправиться в университет на вступительные экзамены, оказалось, что кроме просоленной морем рубахи и дырявых бриджей мне и надеть-то нечего. В таком виде могли и на порог университета не пустить, не говоря уже о поступлении. Тем более речь шла об Иктонском университете имени короля Вистана. Рассматривать другие варианты я отказался – я мечтал учиться только в лучшем заведении страны.
Наша семья была небогата, тем более тогда выдался неудачный год и мы сидели впроголодь. Купить костюм было не на что. У всех, кто мог дать в долг, мы уже и без того заняли денег на дорогу и вступительный взнос. Я рыбачил круглыми сутками в надежде хоть что-то заработать, но времени оставалось слишком мало. В попытке обмануть судьбу я решил добыть жемчуг, хотя люди говорили, что в проливе его нет. Говорили правду, а меня, наглотавшегося морской воды, нашли на берегу без сознания и еле вернули к жизни. Правда жить мне хотелось с каждым днем все меньше.
В то время через нашу деревню проезжал торговец. Из тех странных людей, которые ездят в фургонах вроде нашего и продают всякую всячину со всего света. На хорошую торговлю среди фермеров и рыбаков торговец не рассчитывал, просто остановился на ночлег. Оказалось, что и товаров-то у него почти нет – он как раз ехал за новой партией. Осталось только то, что никому не приглянулось. Среди хлама был костюм из хорошей шерсти, но дурацкого грязно-розового цвета. За долгую дорогу торговец успел возненавидеть никому не нужную тряпку и отдал костюм нашей семье за горшок с наваристой ухой. Уж не знаю, что он подумал, когда я схватил костюм и улюлюкая помчался домой.
Костюм пришелся мне точно по размеру. Я буквально дрожал от радости. На цвет я внимания не обращал, мне думалось, что это нормально
