и в больших городах люди в подобном облачении ходят по улицам. Наверное, этот костюм сшили для какого-то луарского карнавала…
При поступлении я пережил немало казусов. Абитуриенты смеялись, а преподаватели хмурились, стараясь понять смысл выходки, потому что внешний вид никак не вязался с моей скромностью и неловкостью, да и результаты я показал неожиданно хорошие, как будто действительно пришел учиться, а не глумления ради.
Так я стал студентом, которого замечают все. Как я ненавидел свое отражение, как хотел купить обычный серый или коричневый костюм, но денег хватало только на еду, да и то не всегда. Я намеревался тихо получать знания, но костюм всегда вытаскивал меня в центр событий. Студенты не могли оставаться равнодушными и обязательно становились друзьями или врагами. У меня не было шанса отсиживаться в стороне, жизнь вынуждала меня к решительным словам и поступкам. Не проходило ни одного семинара или даже лекции, чтобы преподаватель не обратил на меня внимания: сначала это были ироничные замечания, затем диалоги, позже – научные диспуты. Дабы не ударить в грязь лицом, мне пришлось бежать впереди учебной программы и научиться разбираться не только в лингвистике и литературе, но и в фундаментальных жизненных вопросах.
Однажды в августе, когда на холмах Дол Борейта дружно цвел вереск, один из студентов заметил, что мой костюм точь-в-точь такого же цвета, как вересковые поля. Вереск – благородное растение, некоторые даже называют его символом Иктонской унии, потому я нисколько не обиделся, когда меня прозвали Вереском.
Позже, когда я получил от ректора персональную стипендию и у меня появились некоторые деньги, я не стал менять костюм. Я добился того, что меня стали уважать таким, какой я есть. Я вынес на себе этот смехотворный наряд, и костюм стали уважать вместе со мной. Он стал символом моей самости, от которого я больше не стремился избавиться. Некоторые студенты даже пробовали одеваться так же, однако подражательство всегда выглядит нелепо, и мода на цветастые наряды в университете не прижилась.
Выпускные экзамены я сдал так же в неизменном, хоть и порядком выцветшем, вересковом костюме. Я окончил университет с наивысшим баллом, и меня пригласили на кафедру. Сбылась мечта, я добился своей цели, и костюм пришло время сменить – преподавать в таком виде все-таки нельзя. Университетский музей просил меня отдать им костюм в качестве памятника индивидуальности и научного упорства, но тут юношеское тщеславие уступило смущению взрослого человека.
Теперь я всегда ношу вересковые жилетки, что выглядит не так претенциозно, как вересковый костюм. Этот цвет подбадривает меня в трудные времена, всегда напоминает мне о том, с чего я начинал и через что прошел. И что вперед нужно двигаться в том же духе – в согласии с самим собой, с личными идеалами, невзирая на мнение врагов и даже друзей. Я чувствую, что только так раскрывается моя самость и так моя жизнь является действительно моей.
***
P. S. Вечером, когда обострился запах трав и цветов, облака разошлись к горизонту, а солнце догорало за нашими спинами, раздался одинокий выстрел. Эхо раскатилось по прериям, где именно стреляли – понять невозможно. Вереск тут же остановил лошадей, и до полного захода солнца мы наблюдали за обеими сторонами дороги, спрятавшись у обочины. Но тишину нарушал лишь безмятежный стрекот ночных насекомых. Бледные точки звезд проступили на небе. Сегодня мы решили путь не продолжать и встали на ночлег с попеременным караулом. Огня не разводим, холодно. Я снова не выспался.
Глава 16. Золотой баал
– Вы талантливый молодой человек с большими амбициями. Думаю, в Бовангре у вас все получится. Примет вас понтифик или нет – не столь важно, в любом случае вы сделаете в культе завидную карьеру. Но денег я не дам.
Большинство фраз господин Дамиан, фламин Золотого баала, заканчивал иронической ухмылкой, но сейчас лицо осталось серьезным. Яме удалось встретиться с Дамианом только через неделю после событий в приходе Голубого баала – фламин уезжал из города в командировку. В это время Яма читал книгу "Пять мер счастья", разъясняющую основы баализма, и гулял по улицам Ажена, иногда заглядывая в приходы на проповеди. Фифи больше к нему не приставала и не искала встречи, как будто Яма уже покинул город, она развлекалась с друзьями и готовилась к поездке этой осенью в семинарию культа.
Яма прочитал местную газету, вырезав статью о себе, чтобы потом, может быть, представить ее понтифику как рекомендацию. Про Яму действительно написали, но не в отдельной заметке, а в статье, посвященной приезду знаменитого фламина Маркеллина. Позже вышла еще одна статья: оказывается, на следующий день после лекции, когда проводились тренировочные бои, произошел инцидент. Парень, который напросился на поединок с Маркеллином, чтобы получить направление в семинарию, пропустил удар шпагой в лицо и лишился глаза. Маркеллин великодушно дал ему желанную рекомендацию, но Яму не покидало подозрение, что увечье не было случайным. Как будто фламин исполнил желание молодого парня, взыскав за то кровавую плату подобно злому духу из сказки.
Иногда Яме казалось, что баалисты вполне нормальные люди, пусть ведущие неправедный образ жизни, но увлеченные своим делом и жизнерадостные. Однако за первичным очарованием всегда следовало удивление или отвращение, стоило только узнать кого-то из них поближе. Особенно Яму пугало непередаваемое чувство пустоты и бессмысленности, когда баалист делился своими планами или увлечениями. Но Яма старался избегать предвзятости, делая скидку на свой мизантропизм, которого сам же иногда стыдился.
Господин Дамиан принял Яму в своем роскошном кабинете в круглой башенке, вырастающей из крыши прихода Золотого баала. Светлая лакированная мебель гармонировала с убранством из слоновой кости и алебастровыми скульптурами. Яма сел в кресло напротив широкого рабочего стола фламина и понял, что так удобно и комфортно ему впервые. За громадным окном, открывающим обзор на центральную площадь и половину Ажена,
