шеи — миллион мурашек побежали по ее телу, даже, кажется, дыбом поднялась кожа.
Тимофей взялся губами за мочку уха, и опять Марина содрогнулась, как от удара током.
— Холодная? — тихо засмеялся он прямо ей в ухо. — Да у тебя нет ни одного нечувствительного места!
Он осторожно положил ее на кровать.
Странное оцепенение нашло на Марину. Как будто ее, точно змею, волшебной дудочкой зачаровал факир. И в то же время вся она казалась себе одной чувственной клеткой, которая отзывалась на каждое прикосновение Тимофея.
Когда он стал целовать ее грудь, осторожно, нежно, она чуть не застонала от удовольствия, но все еще контролировала себя, потому что этого порыва устыдилась.
Но он, кажется, решил не давать ей передышки. Все ее тело горело от его поцелуев, а та самая точка внизу живота запульсировала почти болезненно. Тимофей коснулся ее пальцем, и Марина жалобно попросила:
— Тима! Тимочка! Пожалуйста!
— Что ты хочешь, родная?
— Тебя! — вскрикнула она. — Скорее!
Ей казалось, что еще мгновение, и она умрет от переполнивших ее чувств. Взорвется, как переполненный сосуд, на тысячи осколков.
Он опять приник к ее груди, не переставая ласкать пальцем тот самый бугорок, как вдруг огромная волна наслаждения накрыла ее так, что Марина захлебнулась криком:
— Мамочка!
Тьма в ее зажмуренных глазах вспыхнула желтыми искрами, как огни электросварки, и на мгновение она потеряла сознание. Пришла она в себя от того, что Тимофей коснулся губами ее виска и с некоторой тревогой спросил:
— Маришка, тебе плохо?
— Мне хорошо, — прошептала она и тут же спохватилась: — А как же ты? Ты ведь ничего не успел.
— А ты уже собралась спать?
— Нет. Но я больше ни за что не смогу пережить ничего подобного. А ты ведь хочешь, чтобы я соучаствовала.
— Непременно. Потому сейчас мы немного перекусим, отдохнем и… с новыми силами…
Она притворно застонала.
— Что я слышу? — подивился он. — Неужели эта температура оказалась слишком высокой для моей Снежной королевы и она вся растаяла?
— Не вся, конечно, кое-что осталось…
И потом еще что-то отвечала на его шутки, смеялась, опять пила шампанское, но другая ее половина безмолвствовала в полном шоке. Она ощущала себя человеком, о котором у всех сложилось стойкое впечатление, что он такой тихий, мухи не обидит, а он взял да совершил хладнокровное убийство, причем сам в том нисколько не раскаивается.
— Что вы, мадам, это только начало, — услышала она и громко расхохоталась.
Странно, что ей теперь перестал мешать свет, зато целые стада мурашек постоянно караулили любое движение Тимофея, чтобы тут же покрывать все ее тело, бросать его то в жар, то в холод…
— Никогда не говори «никогда»! — засмеялся Тимофей, когда она в очередной раз забилась под ним, вцепляясь зубами в его плечо, потому что краем сознания понимала, что они всего лишь в гостинице и здесь могут быть не такие уж толстые стены…
Они опять пили шампанское, и она вдруг поймала внимательный взгляд Тимофея, которым он смотрел на нее поверх бокала.
— А вот этого не надо! — покачал он головой.
— Чего — этого? — смешалась Марина; как всегда, у нее все написано на лице: и та нежность, с которой она думала о том, что он волшебным образом вдохнул жизнь в бесчувственную статую, и о том, что она готова сделать для него все, чтобы он тоже ощутил себя на вершине блаженства.
— Самопожертвования, — буркнул он. — Я боюсь этого фанатичного огня в глазах женщин.
— Чего же ты хочешь?
— Чтобы этот огонь шел не только из глаз, а из другого места…
Марина покраснела, а он усмехнулся:
— Мариш, я имел в виду душу, а ты?
— Хулиган! — прыснула она.
— А если серьезно, я хотел бы видеть тебя рядом с собой. Не впереди, не сзади, а именно рядом. В одной упряжке.
Глава 12
Было три часа ночи, но спать не хотелось. Марине казалось, что она вся выпита до дна, что больше она уже не сможет испытать этот взрыв, этот фейерверк желтых звезд, которые вспыхивали у нее перед зажмуренными глазами, чтобы потом просыпаться золотым же дождем.
Она бездумно лежала у Тимофея на плече, уже не стесняясь, не прячась от него, не в силах даже свести вместе ноги, когда в какой-то момент ей лениво подумалось: не слишком ли бесстыдна эта ее поза?
Теперь, после того, как Марина поверила в то, что она может чувствовать все то же, что и другие женщины, особенно страстные, ее даже потянуло на эксперименты.
Ей хотелось все испробовать, и при этом она прислушивалась к себе, невольно анализируя, что чувствует, как быстро заводится, и почему-то жалела своего мужа: неужели он не знает самого элементарного в отношениях мужчины и женщины? А она, Марина, сколько из-за него недополучила! Сколько времени упущено!
А впрочем, у него теперь есть другая женщина… Почему — теперь? Похоже, они у него всегда были. И наверное, они не позволяли так же грубо использовать их, как он делал это с Мариной. О, с ними ему приходилось трудиться, их ублажать, а жена — так, полигон для испытаний. В том смысле, что для нее особенно не нужно было стараться. Взял, использовал, и спи спокойно, дорогой товарищ…
Однако как быстро она всему училась. Тимофей оказался таким неутомимым, что она уставала от эмоций. Но ему понравилось ее «открывать», и он старался непременно довести ее до того самого бурного выплеска, что оказалось вовсе не так просто.
Зато она быстро научилась его обманывать, имитируя высшую точку близости, и в нужные минуты вскрикивать, таким образом давая себе возможность хоть чуть-чуть отдохнуть.
Прав был мудрец — все хорошо в меру. А Марина, как назло, опять оказалась в крайней точке. От нее требовали мгновенного перехода от фригидности к африканской страстности.
«Интересно, — подумала она, получив наконец короткую передышку, — а бывают мужчины, которые любят женщин нормально? Не
