– А? Что? Ты о чем?
– Почему ты не пришла на занятие с проректором? Ты представляешь, насколько он занятой человек, выделил время для тебя, а ты просто… не пришла!
– Ты что, забыла, что произошло ночью?! – прошипела я, не забывая удерживать на лице улыбку, чтобы не напугать встречающихся людей гримасами. – Он решил, что я всех мужиков академии готова соблазнить ради того, чтобы меня отчислили! Он предлагал мне прийти к нему голой!
– Ты преувеличиваешь.
– Тебя не было в тот момент! – отрезала я и ускорила шаг. Благо, что уже были видны двери лечебницы.
– Ты же сама мне все рассказала! Такого он не говорил.
– Главное не слова, а контекст, – не согласилась я. – Я все услышала и поняла.
– Ляля, но мы ведь правда были раздетые. И ты действительно хотела быть отчисленной. В такой ситуации любой имел право ошибиться.
Я вспомнила невозмутимого, вечно уверенного в своей правоте Радагата. Вспомнила, как он едва заметно морщится, когда ему что-то не нравится. Я научилась это замечать за две недели, на протяжении которых мне приходилось вечно ощущать это недовольство. Вспомнила, как стыдно мне было и на занятиях, а тем более вчера, и разозлилась еще больше.
– Любой имел право, а проректор воздушного отделения не имел. Все, я не хочу это обсуждать.
Лечебница была очень похожа на городскую, которую я, бывало, посещала с родителями или самостоятельно: светлые стены, белая мебель и идеальная чистота вокруг. У входа – стенд, на котором размещена информация о больных и палатах, в которых их можно найти, дежурстве лекарей и о списке продуктов, которые можно передавать. Хорошо, что предусмотрительная Лисса захватила с собой обед из столовой, а иначе, чувствую, Таматин выгнал бы нас из палаты взашей.
На Лиссу я еще немного злилась и потому бежала по коридору далеко впереди, ища глазами палату, в которой, согласно информации на стенде, лежал наш друг. Отыскала довольно быстро, толкнула дверь и влетела к Таматину со словами:
– Не ждали?
Таматин лежал на кровати, вытянув руки поверх одеяла, с выражением вселенской муки на лице. Но ничего иного я и не ожидала увидеть. Удивление и даже панику вызвал тот факт, что у постели Таматина, повернувшись лицом к двери, сидел проректор Радагат Виррас. Сидел на стуле, положив ногу на ногу и обхватив коленку, и смотрел прямо на меня.
– Не ждали, студентка Тиррос, – с издевкой проронил Радагат, хотя по нему было заметно, что как раз он-то и ждал. – Вы же вроде приболели.
– Так потому и пришла в лечебницу, – не растерялась я и хотела выглянуть в коридор, чтобы поторопить Лиссу. Но проректор мне такой возможности не дал: едва я повернулась к двери, как она самым наглым образом передо мной захлопнулась.
– Э-э-э, – проблеяла я, рассматривая белоснежную дверь и боясь обернуться. – Там Лисса вообще-то.
– Присядьте, Тиррос, – из воздуха материализовался стул и приземлился прямо напротив проректора. – Вы же приболели, вам уставать нельзя.
Мне показалось или слово «приболели» было сказано самым издевательским тоном из всех, что я когда-либо слышала? Я, как солдат, развернулась через левое плечо, молча подошла к стулу, который мне предложил проректор, и села. Теперь между нами была кровать Таматина, который вселенскую муку изображать перестал и только переводил взгляд с меня на проректора и обратно. Выглядело это очень забавно, должна признать. Но смеяться было нельзя. Наоборот, я подобралась и хмуро рассматривала Радагата, пытаясь предугадать, что же он сейчас выкинет. В дверь постучали – Лисса наконец отыскала палату и принялась в нее ломиться.
– Вчера вечером в лечебницу поступил студент, – начал Радагат, не сводя с меня внимательного взгляда и не обращая внимания на стук Лиссы. – Налицо, да и на лице, прошу прощения за каламбур, были все следы использования неизвестного зелья. Так как зельеварение первокурсники начинают изучать только во втором семестре, целителями было сделано предположение, что студент самостоятельно пытался смешать некоторые ингредиенты и получил то, что получил. А именно: прыщи и испорченную мантию, которая восстановлению не подлежит.
Я невольно взглянула на Таматина. Гений прикрылся одеялом почти до подбородка и настороженно внимал проректору. Прыщи с его лица почти сошли, но следы пока были заметны.
– Должен признать, что такие инциденты в академии случаются. Первокурсники хотят научиться всему и сразу, что приводит к нежелательным последствиям. Удивительно другое, и хотите знать, что именно, Тиррос?
– Нет, – хмуро ответила я.
– А придется, – не растерялся Радагат. – Удивительно то, что когда завхоз решил попытаться устранить следы инцидента и озаботился поисками места, где все и произошло, то не смог. Понимаете? Зелье оставило ужасные следы на одежде и лице Таматина, но совершенно ничего ни в аудиториях, ни, что самое интересное, в спальне студента. Есть ли у вас предположения, как такое могло случиться, Тиррос?
Предположения? Предположений нет. Одни только факты: наш шкаф сверху донизу теперь измазан гадостью, которую сварил Таматин, потому и аудитории чистехоньки вместе с официальной комнатой гения. Но говорить об этом проректору я, понятное дело, не собиралась.
– Ни одного, – твердо сказала я и уставилась в глаза Радагата, которые начали темнеть.
– Тиррос, вы в курсе, почему попал в лечебницу ваш друг?
Я перевела задумчивый взгляд на Таматина:
– Судя по прыщам на его лице и отсутствию одежды, подозреваю, что именно Таматин сделал это зелье, о котором вы мне сейчас рассказали.
– И это никак не связано с вашими ночными хождениями по академии?
Таматин удивленно крякнул и посмотрел на меня округлившимися глазами. Еще бы, отправились на дело-то мы уже после его отбытия в лечебницу.
– А как это может быть связано? – почти искренне удивилась я. – Вы думаете, мы на складе это зелье разливали? Так сами говорите, что следы остались бы.
Да и время не сходится, хотела было добавить я, но промолчала. По легенде, о зелье я должна была узнать только что.
– Честно признаюсь, такая мысль была, – сказал проректор. – За эту версию говорит и внешний вид, в котором вас нашли, но доказательств, увы, нет.
– Ну, вот видите, – я пожала плечами. – На нет и суда нет. Пустите Лиссу?
Моя подруга за дверью уже притихла. То ли пошла за помощью, то ли догадалась подслушать, что же происходит в палате. Мне же с Лиссой хоть на секунду стало бы легче. Как минимум своими ненормальными глазами проректор сверлил бы не меня одну.
– Вы правы, – проректор едва заметно прищурился, и я поняла, что допрос не окончен. – Но еще один момент, Тиррос. Вы не подскажете, почему от студента Кряхса так сильно фонит вами?
Я нахмурилась, не понимая, о чем идет речь. Проректор понял мое недоумение и лениво пояснил:
