кабаке. Овчинка не стоила выделки.
— Ты говорил — полтора ляма хапнем! — Молотков вроде как предъявил[118] ему.
Говорил, а сквозь шуршащий пакет обрез наглаживал. Разумеется, Валера помнил — второй ствол заряжен, а с мозгами у Костяна — напряжёнка.
По понятиям выходило, что предъява справедливая. Агитируя на делюгу, Жидких не сказал ведь: «Можем взять от ста кусков и выше». Конкретно обещал полтора ляма. Но виниться нельзя было, лицо потеряешь.
— И сто кусков на дороге не валяются. Работать надо не под кайфом! Ты, падла, ноги делал в маске! Запалил нас на районе!
Тут, похоже, до Пандуса дошло, что групповой разбой с двумя мертвяками тянет на пожизненное.
Глухим эхом поддакнул он Валере:
— Конкретно запалил!
Молотков опустил взъерошенную башку. На темени сквозь слипшиеся волосы ослепительно белел страшный шрам в форме буквы «V». Поднимал голову медленно — глаза налиты мутной кровью. Вылитый вампир перед тем, как прокусить жертве сонную артерию.
Не хватало ещё перегрызться на радость ментам. Жидких срочно развёл рамсы[119], признавая за собой нечаянный промах.
— И на старуху бывает проруха!
Бабки разделил поровну, уменьшив свой процент. Ему было фиолетово — полтос или тридцать пять кусков. Проблему такие деньги не решали.
Телефоны и оргтехнику, сгруженную на верстаке, искурочили кувалдой и свалили в мешок. Когда у парней остыл адреналин, они, кривя морды, согласились, что номерное барахло — палево. Славка взялся утопить мешок в Клязьме, благо отсюда до неё пять минут ходу, а гаситься он собирался на мызе у Лешего. То есть, вполне по дороге ему было.
Наглючий Молотков спросил, можно ли на время заныкать в гараже кочерыжку. Расставаться с железом они с Пандусом не собирались. У Валеры не хватило авторитета, чтобы их разубедить. Хотя, ежу понятно — найдут мусора стволы, проведут экспертизу и намертво привяжут к нападению! Превращать отстойник в арсенал Жидких не позволил. Через дядю Серёжу, покойного отцовского брата, мостик от гаража легко перекидывался к нему.
Отказав Костяну, задумался: «У него ведь не заржавеет с обрезом по городу блондиться».
— Прикопай в кустах на берегу. Волна уляжется, заберёшь, — посоветовал.
Молотков, как шёлковый, кивнул: «лады», а в глазах его читалось: «нашёл лоха». Посулил надёжно залечь на грунт. Но и тут, по ходу, фазана заряжал[120]. На какой, бляха, грунт он упадёт, когда карман ему прожигают башли[121], по его меркам — несусветные? Наверняка уже скалькулировал пробитой черепушкой, сколько доз герыча закупит у барыги.
Пятнадцать лет назад в сходной по накалу ситуации Валера не менжевался[122]. Достал нож и искромсал в лоскуты двух урок с Текстиля, объявивших войну их бригаде. Ценою пары жизней, таких же никчёмных, как и Костянова, сберёг себя и правильных пацанов. Миллион раз всплывал в памяти тот яростный миг и миллион раз Жидких повторял себе, что был прав.
Следуя проверенной логике, сейчас надлежало убрать неуправляемого торчка. Если этого не сделать, Молотков очень скоро угодит в мусарню, где его расколют до просака.
Потом на суде адвокат задвинет про эксцесс исполнителя, скажет, что подзащитный Жидких ни сном, ни духом не знал о намерениях других подсудимых. И благодаря высокой квалификации и крутому гонорару «доктора»[123] огребёт Валера не пожизненное, а пятнашку. Разница для него будет так же непринципиальна, как в случае с полюсом и тридцатью пятью тысячами. По любому — не выйти из зоны своими ногами. Значит, попадать туда нельзя.
Но кручёного Костяна голой рукой не вальнёшь. Он на стрёме, спину не кажет, обреза из рук не выпускает. И со Славкой не проговорили они варианта, чтоб гуртом накинуться по условному знаку. Вдвоём бы наркошу уделали легко, тем более, Славян при стволе.
Однако и тут не просто. У Пандуса в мозгу одна извилина — пацанская. А чисто по понятиям Молотков не накосячил настолько, чтоб его грохнуть. Идти на дело при железе благословил Валера. Да, он говорил: «Не шмаляйте там». Ну и чё? Расклад вышел другой, мокрый. Ну, завалили терпил, на то они и терпилы. Судьба у них такая — горемычная.
Нет, не поддержит Славка затею избавиться от подельника.
Меняя номера на машине, Жидких лихорадочно кубатурил. Правильный ход никак не нащупывался.
Гнать на своей тачке в Ярославль, как и планировал? Но менты, возможно, дали уже ориентировку на автомобиль. Сто пудов кто-нибудь из жильцов видел в окошко, как двое отморозков, не обратить внимания на которых было невозможно (один — в маске, другой — с тяжеленным мешком), чесали вдоль пятиэтажки, а потом прыгнули в ожидавшую их иномарку неброского цвета «зелёный металлик»…
Или сказать Пандусу: «Повесь снаружи замок», да загаситься в гараже дня на три? Хавчика немного есть, в багажнике — две резервные полторашки воды. Курева — початая пачка и полная, ноль-семь водки. В бардачке — книжка обожаемых с детства Стругацких. На улице теплынь. Перекантоваться можно.
Но нельзя завтра не дать ответа по долгу. В таком разе не счётчик включится, а вилы нарисуются тройные.
Из носу — кровь, надо двигать в Ярик. Но как? Оставить здесь тачку, и на попутках? Или тихариться до темноты и рискнуть-таки своим ходом? Дороги две, на обоих — стационарные посты ГИБДД, в Соломинских Двориках и в Прудках.
Первый вариант как будто вернее. Не надо через весь Острог переться. В город вообще соваться нехрен. Ночью улицы пустые, «гиббоны» по-любому тормознут. Но в Двориках постоянный пост, а в Прудках мусора не всегда пасутся.
«Стопэ! А пересменка? Они ж не роботы-полицейские! Меняются ночью в три или в четыре часа. Причём, на сдачу дежурства в город шпиляют. Забыл, что ли, как раньше с пацанами проскакивали через Дворики с трассы? Но то в молодости было, в другом измерении».
— Я пошёл? — Пандус закинул на просторное плечо мешок, громыхнувший изувеченной оргтехникой.
На фейсе его — ноль эмоций. Будто к соседу по гаражу сигаретку стрельнуть заглядывал.
Костян свалил пятью минутами раньше.
— Погодь, брат. Возьми до кучи, утопишь, — Жидких протянул согнутые вдвое номера, засветившиеся на разгоне.
— Угу.
Оставшись один, Валера вдруг остро испытал забытое чувство детской обиды. Словно взрослые бросили его, и не в чужом городе даже, а в страшном лесу на съедение волкам.
22
25 мая 2004 года. Вторник.
12.15–13.00
Областной центр Андреевск.
В перерыве пришлось бежать с четвёртого этажа на улицу. Курение в здании облпрокуратуры с приходом новой метлы попало под запрет. Напольные пепельницы из сияющей нержавейки, зимой установленные на лестничных площадках, несли теперь
