ее измученного товарища задерживают и бросают в машину. Анна Маньяни казалась мне тогда жалкой толстухой, но ее крик был такой живой, такой отчаянный, а любовь такая огромная, а смерть такая трагическая, что в итоге я решила, что она даже секси. Я навсегда запомнила главного героя «Невинного», как он жутко бросил ребенка умирать от холода. Как изменял жене прямо у нее перед носом, а когда она влюбилась в другого – совсем помешался от ревности и никуда ее не выпускал. А потом узнал, что она беременна, и мучил ее расспросами об отце ребенка. Когда малыш родился, он требовал, чтобы она его возненавидела, а в конце концов сам его убил. И лишь тогда она восстала и сказала ему в лицо, что он ей омерзителен. Что он собственник, лжец и манипулятор. Он подчинил ее себе, загипнотизировал, и она верила ему, пока пелена не спала. Боже мой, это же про моего тюремщика.
Хесус открыл мне столько всего, и поэтому я решила все ему рассказать.
Я знала, что могу ему довериться. Он не раз останавливал меня в школе и спрашивал, что происходит. Он хотел знать, почему у меня грустный вид, почему я завалила контрольную. Он даже поговорил с моей классной руководительницей, но она ничего ему толком не объяснила. Он искренне за меня переживал, а мне был так нужен кто-то, кто во всем разобрался бы. У Хесуса было развито чувство справедливости, он знал, что хорошо, а что плохо, а у меня самой голова шла кругом, я не понимала, как быть с тем, что со мной произошло. Хесус рассказывал нам о коррупции в Древнем Риме, о трусости последователей Цезаря, которые предпочли убить его исподтишка, чтобы не пришлось противостоять урнам и легионам. Уж если он умел анализировать исторические события и ясно видел, что должны были сделать республиканские сенаторы в первом веке до нашей эры, значит, он мог помочь мне, вытащить меня из тупика. Но я не знала, как начать этот разговор, я не могла облечь это в слова. Мне казалось, что если не говорить, то этого как бы и не существует. Если не дать чему-то имени, оно забудется и исчезнет, поэтому мне было так тяжело кому-то об этом рассказать. Он сказал, конечно, он с радостью меня выслушает. Я попросила его никому ни о чем не говорить, и он назначил мне встречу в школе вечером. Я думала, как рассказать ему об этом, как описать то, что со мной случилось, и мое тогдашнее оцепенение. Мне было плохо, я была совсем растеряна. Я думала, что, если он окажется передо мной, готовый выслушать, мне станет проще и я смогу выложить ему все без заминки.
В тот вечер мы были вдвоем в совершенно пустой школе, в темноте. Я шла вслед за ним – и шаги мои отдавались эхом в пустых коридорах. Я чувствовала себя преступницей, мне хотелось отступить – но было слишком поздно, пути назад не было. Я не суеверна, но, клянусь, я видела, как из окна второго «б» выпрыгнул черный кот. Это был дурной знак. Когда Хесус закрыл за собой дверь кабинета и посмотрел на меня, я молчала. Мне был противен запах пота, висевший в классе, и этот свет, и школа в такой поздний час. У меня было странное чувство – как будто меня привезли в реанимацию. Все вокруг было незнакомое и агрессивное. Он тоже был другим: его глаза блестели, зрачки расширились, он заговорил первым и выдал кучу глупостей. Что он женатый человек, что понимает, что я в него влюбилась, но это невозможно, что он ничего не может мне предложить, что он тоже любит меня, но я ведь несовершеннолетняя. Мне хотелось выпрыгнуть из окна, как тот черный кот, и затеряться на крышах. И тут он положил руку мне на бедро – этот жест был так же неуместен, как его голос и слова, – и принялся меня поглаживать. Я вскочила, дрожа, и зарыдала, я не могла остановиться, не понимала, что делать. Хесус обнял меня и попытался успокоить, но я рыдала все громче и громче. Я была в отчаянии. И в эту секунду произошло худшее, что только могло произойти. Дверь открылась и вошла Ремедиос Комас, моя классная руководительница, сержант. Хесус резко выпустил меня, я от неожиданности перестала плакать. И тут великий Хесус струсил и не придумал ничего лучше, как сказать ей, что я попросила его о встрече, чтобы сообщить что-то личное. Это было ужасно. Хесус, как мальчишка-ябеда, указывал на меня пальцем и повторял: «Это она, это все она». Я молча презирала его. Сержант ни разу не повысила голоса, но ее спокойствие пугало больше, чем все оскорбления на свете. Они отвели меня домой, это был самый долгий путь в моей жизни. На каждом перекрестке, перед каждым светофором я молилась про себя, чтобы скорей зажегся зеленый и этот кошмар закончился. Мне вспомнились страсти Христовы и крестный путь[33]. Я решила довериться Хесусу – и увидела его настоящее лицо, и это был мой крест. Они довели меня до дверей дома, сказали на следующий день зайти к Комас (отвертеться было невозможно) и ушли.
Той ночью я не спала. Я представляла себе, какой будет скандал и как отреагируют родители. Я просто не могла добавить себе еще одну проблему. Я не могла себе этого позволить. И поэтому на следующий день в кабинете Комас я рыдала до посинения и угрожала самоубийством. Это сработало, я была спасена – и заодно спасла Хесуса.
Он сухо сказал мне, что мы не должны больше общаться, потому что он заботится о своей семье и своей репутации. Отвернулся от меня – и больше не сказал ни слова ни на уроках, ни в коридоре. Следующий тест по истории я завалила. Может, заслуженно: у меня больше не было никакого желания учиться и получать «отлично». Он ясно дал мне понять: если открою рот, он меня уничтожит.
Он оказался трусом.
16. Сальвадор Лосано
Субинспектору пришлось зайти домой, чтобы переодеться. Дождь застиг его возле остановки Гран Виа – Урхель, но, вместо того чтобы спрятаться под каким-нибудь навесом, как все вокруг, он застыл посреди бульвара, будто какой-то ротозей. Он размышлял о звонке Эвы Карраско и ее загадочной фразе – что Пепе Молина собирается зайти к нему. А эти ее странные умолчания, естественно, озадачили его еще сильнее. Поначалу-то он наивно решил,
