входной двери. Секундная заминка для отряхивания пепла с лацканов пиджака и размазывания остатков туши по лицу. И вот, в уши вдарил приглушенный звук вычурного, старомодного звонка. Словно последний протяжный гудок корабля, идущего ко дну, этот звук на мгновенье вытеснил из головы завывающего Джона Денвера.
Лязг замка, еле слышный скрип петель. Господь еще не настолько возненавидел Эмили – перед ней стояла Аманда, а не Бен.
– Эм… – осеклась Аманда. Судя по всему, вид Эмили говорил сам за себя.
Жена Джеффа замерла. Буквально на глазах, ее кожа побелела, не сделалась бледной, а побелела, словно из нее разом выкачали всю кровь. Из глаз побежали слезы, двумя, неправдоподобно, ровными струйками. Эмили стояла и молчала, не в силах ни пошевелиться, ни сказать хотя бы слово. Она стояла и молчала.
Аманда, с необъяснимой, инфернальной грацией, опустилась на колени, склонила голову и закричала.
19
Я никогда не задумывался о том, насколько сильна может быть тяга человека к жизни. Порой, я размышлял о подобных материях, глядя на объявление о сборе средств на лечение ребенка или помощь безнадежном больным людям. Если такие моменты заставали меня в соответствующем настроении, я долго предавался моделированием эмпатии, ставя себя на место несчастных и, каждый раз приходя к одному и тому же выводу. Это все не имеет смысла. Ну, такие умозаключения, конечно, не относятся к ситуациям, когда человек вышел за рамки медицинской страховки или ему необходима операция в другой стране – это иной случай, хотя все не столь очевидно.
В моей голове все подобные личные трагедии подчинялись цифрам. Математическая вероятность, процент успеха, соотношение затрат к дивидендам. Но, зачастую, на глаза мне попадались истории, шанс позитивного исхода которых, был ничтожно мал. «В рамках статистической погрешности, а значит слишком ничтожный, чтобы его рассматривать» – заключал я подводя черту под оценкой очередной вставки в рекламном блоке.
Все строилось логично и коррелировало с обычными парадигмами рядового обывателя. Ведь покупая машину, вы покупаете именно автомобиль, а не призрачную надежду на то, что при стечении обстоятельств, специфическом расположении Урана относительно Большой медведицы и колец Сатурна, неиспорченной карме, и, в случае, если хирург полностью восстановился от выпитого вчера в баре, анестезиолог еще не знает, что его жена изменяет ему с инструктором по йоге, а мексиканская уборщица на совесть вымыла послеоперационную палату, что может у вас и появится вожделенная машина. Пуская и безвозвратно подпорченная болезнью.
Как-то я имел глупость поделится своими мыслями с Лией. Мы смотрели телевизор, Адам спал наверху, вечер был безмятежным и многообещающим. И, тут викторина ушла на рекламу, в блоке которой мы и увидели слезливую историю о каком-то парне с непроизносимой болезнью. На экране под струнную музыку мелькали фотографии миловидного парня с семьей, с детьми, с собакой, на лыжах, на велосипеде, на сноуборде, а на заднем плане раздражающе-мягкий голос с нотками баптистского проповедника бормотал, щемящую сердце медицинскую карту героя, разбавляя ее перечислением его достижений.
Помню, что этот проклятый велосипед и стал последней каплей.
– А знаешь, почему они вставляют все эти фотки с велосипедами и сноубордами? – спросил я Лию, которая устроилась на диване рядом, положив голову мне на плечо.
– Неа.
– Чтобы мы все увидели, какой он охренительно спортивный и, как он заботится о своем здоровье, а значит, его болезнь – лишь стечение обстоятельств, от которого никто из нас не застрахован. Эдакое давление на эмпатию и подспудный страх того, что никто из нас не застрахован от попадания в такую же ситуацию. Типа, открывай кошелек, ты же видишь, что несчастному просто не повезло и он в этом не виноват. С тобой такое тоже может случится. И, в конце концов, ты же не позволишь этим чудесным детишкам остаться сиротами?
Лия встрепенулась и, оттолкнув меня, села.
– Почему ты такая бессовестная скотина?! У тебя что, совсем нет сердца?! У человека трагедия. Да, в такой ситуации может оказаться каждый, и что же теперь издеваться над ним.
Я был слегка обескуражен такой агрессивной реакцией. Позже, проматывая в голове тот разговор, я пришел к выводу, что триггером, вызвавшим, такой поток возмущения стала моя фраза о детишках-сиротах. Моя суженная невероятно трепетно относилась к статусу мамы и к детям, соответственно, тоже. Собственно, эта ее логика и отравляла наши отношения, а еще ее неоднократные напоминания, что я всего лишь пришлый гость в их с Адамом семье.
– Я всего лишь хотел показать тебе, как нами манипулируют и играют на наших чувствах. – промямлил я. Видит бог, скандала мне не хотелось, более того, дальнейшее продолжение вечера не включало разъяренную Лию. Но ее было не остановить.
– Когда ты загнан в угол, а на кону стоит самое дорогое – все средства хороши! – она уже стояла, размахивала руками, а в глазах плясали огоньки гнева. – И если эти фотографии добавят хоть сотую долю шанса быть с детьми, то оно того стоит!
– Ну, просто, это унизительно. Эти чертовы телевизионщики считают нас животными, если думают, что такие попытки дешевой манипуляции работают. – я как мог пытался свести эту беседу на нет, переключая ее внимание, но это было тщетно, ящик Пандоры был открыт.
– Они пытаются играть на чувствах! Ты сам так сказал. Значит, если у тебя в сердце ничего не зашевелилось, то у тебя нет ни сердца, ни чувств!
– Лия, солнышко, уймись, я что-то не видел, чтобы ты тоже тянулась за кредиткой…
Ту ночь я провел в своей квартире, запивая черствую пиццу из холодильника дешевым скотчем. После, мы долго не разговаривали, и мне стоило немало усилий и подарков, чтобы вернуть расположение Лии. Львиная часть подарков адресовалась Адаму.
О чем это я?
Суть в том, что вопреки мнению моей девушки, я не был бессердечной сволочью и умел сопереживать. Мне было невероятно жаль всех несчастных. Всех – даже кошек и собак, чьи трупы украшали дорожные полотна и обочины, даже мышей в лабораториях, даже замученных животных в цирках, со взглядом безнадеги и отчаянья. Что уж говорить о людях. Вполне возможно, что именно от этой жалости и любви я не находил в душе нужных отзвуков, которые бы резонировали с объектами разнообразных программ помощи. Я, руководствуясь все теми же любовью и жалостью, считал, что высшее проявление заботы о близких – смирение. Смирение со знанием, когда нужно отпустить ситуацию, во благо тех, кого любишь.
Именно эту мысль я пытался ей донести. Что вовремя сдаться – тоже победа, а если этот шаг сделан во имя
