руки, он подошел к Эмили и присел на колено, взяв ее за руку:
– Эмили, девочка, послушай. Послушай меня очень внимательно. Мы все попали в дерьмовую историю. Ты ведь понимаешь это? Мы не можем его арестовать.
– Шеф… мне не нравится куда Вы клоните. – Эмили попыталась одернуть руку, но собеседник крепко ее держал.
– Эмили, ты же не просто так поставила на кон свой значок, свою карьеру, может, даже, жизнь. Ты рискнула всем стремясь совершить самосуд. Или ты хочешь сказать, что выкрала его и привезла сюда, чтобы подготовить к аресту? Ты уже давно приняла решение. Во имя Джеффа. Ты ведь помнишь Джеффа? Помнишь своего напарника? Ведь, именно ты, нашла его в том грязном туалете? – шеф говорил очень быстро, неуклонно пытаясь установить зрительный контакт с Эмили, которая пыталась отодвинутся. – Ты помнишь? Аманда, Бен? Он ведь много значил для тебя. Я уверен, он любил тебя! И ты все делала правильно, девочка. Такие подонки не заслуживают жизни.
– Да что это с Вами?! – Эмили, наконец освободилась и вскочила, сделав пару шагов назад. – Да! Даа! Я привезла его сюда, чтобы убить! И закопать на заднем дворе, рядом с маминой псиной. Но я привезла сюда хладнокровного убийцу! А сейчас, там. – Она кричала, изо рта вылетала слюна, глаза слезились. Она все тыкала указательным пальцем в сторону двери подвала. – Там лежит человек, несчастный человек, которого отравили. Чья жизнь поломана так же, как и моя, и Джеффа, и Аманды! Возможно, он заслуживает смерти. У меня был однозначный ответ на это. Но теперь, после всего что я видела, я думаю, что даже если Джеффа избивал он, то убийцами являются другие. – дыхание сбилось, она тяжело дышала. Глядя в глаза шефу, она тихо произнесла, – Речь уже не о нем, и не о нас. Представьте, если мое предположение, если виной всему Сахаптин. Представьте, сколько людей погибнет. Мы должны арестовать его. Арестуйте и меня, я не против. Я для этого Вам и позвонила. Но, отвезите его в больницу. Делайте анализы, ставьте опыты, сообщите журналистам.
Шеф поднялся с колена, выпрямился и с грустью посмотрел на Эмили.
– Ты права. – он взял виски со стола. – Ты права, не знаю, что на меня нашло. Страх. Эти журналисты… Они как стая койотов. Наверное, я постарел куда сильней, чем ожидал… Знаешь, они накинулись на меня за то что мы упустили убийцу. – Он улыбнулся, – Я бы и подумать не мог что из-за тебя. Знаешь, твой звонок ведь застал меня, когда я выходил с очередного брифинга, где меня снова пытались распять. Давай. Давай сделаем так. – он скрутил пробку и сделал два глотка, – Давай выпьем, успокоимся и я вызову скорую этому бедняге.
Он протянул бутылку и сделав шаг к плачущей Эмили. Она утерла слезы и вытянула руку.
В этот момент Уоллес нанес удар. В виске что-то щелкнуло, и Эмили повалилась на пол.
Она еще была жива, когда Уоллес Торп дважды выстрелил ей в грудь. Оба выстрела отразились в его серых глазах яркими вспышками. В тех глазах не было ненависти. Не было ярости и животной одержимости. Это были обычные глаза обычного человека…
В динамике раздался щелчок и прервалась музыка вызова. Через доли секунды послышался бодрый мужской голос:
– Мистер Торп. Приветствую Вас. Чем могу быть полезен?
– Пришлите в Теквиль экипаж реанимации. Адрес я сброшу. И несколько человек из службы безопасности.
– Я могу поинтересоваться в чем необходимость.
– Лавина наконец получит живого пациента.
Щелчок оборвал разговор.
Уоллес прижался спиной к стене и закрыл глаза.
Говорят, что перед смертью перед человеком проносится вся его жизнь. В мельчайших деталях и подробностях. Что ж, если это так, то я видел ее слишком часто. Я словно киномеханик, которого забыли в зале, где на бесконечном повторе идет один и тот же фильм.
Сейчас я лежу на холодном полу, залитом моей кровью. Мне грустно. Не от того, что я понимаю, что пришла пора посмотреть на ретроспективу своей скучной и, в общем-то, бесполезной жизни, в последний раз. Мне грустно от того, что, кажется, та бедная девушка, та одержимая, что привезла меня сюда в багажнике – умерла. Мне грустно, от того, что последнее, что я сказал Лии, была просьба покурить. Мне грустно, оттого что я в том или ином виде, стал причиной смерти того полицейского, а он, по-видимому, был неплохим парнем. Мне грустно, от того, что я редко звонил матери, пусть даже и не по своей вине. Мне грустно от того, что… От того что все это не имеет никакого смысла. Мне грустно…
Одинокая лампочка над моей головой светит точь-в-точь как лампочка в моей комнате. В моей комнате из безнадежно далекого детства. Может, так и выглядит свет в конце тоннеля.
