нотка гордости?
Он нежно целует меня в лоб.
Его губы холодны, как лед. Они сливаются с холодом, который уже клубится в моем теле, усиливая его в тысячи раз.
— Позволь мне забрать у тебя этот яд.
Бог смерти делает то, на что способен только бог, растворяя едкий огонь в моем теле.
Понемногу яд дракона тает, оставляя меня совершенно холодным.
Чувство глубокого облегчения охватывает меня.
Это невероятное ощущение. Я чувствовал себя лучше только в объятиях женщины своей мечты.
— А теперь я снимаю печать, — шепчет бог подземного мира, его холодное дыхание обдает мое лицо. Он откидывается назад и смотрит мне в глаза, и его лицо одновременно нежное и страшное. — Это твоя смерть и твое возрождение. Когда твое смертное тело уступит место твоей истинной форме, прими силу, которая принадлежит тебе по праву рождения, сын мой. — Выражение лица Смерти становится лукавым. — Вопреки мнению смертных, смерть — не единственный мой удел. Что диктует жизнь и смерть, сын мой? Что определяет смертность и бессмертие?
Я изумленно смотрю на него, качая головой.
— Пришло время. — Его улыбка одновременно благосклонна и коварна. В его обсидиановых глазах появляются сверкающие звезды, как будто в них упала капля ночного неба.
Его глаза начинают клубиться, искажаться, переливаясь в тени.
Лицо становится тусклым.
Достопочтенные в глубине зала начинают двигаться в мучительно медленном темпе.
Я смотрю на бога, пока он поднимается в воздух. Лок касается моего лица бледной рукой. — Когда все закончится, ты придешь в мою резиденцию в подземном мире. Я вернул тебе силу и дал тебе власть, которую ты еще не в силах постичь, но есть условия.
— Они всегда есть, — сухо говорю я. Почему-то больше не боюсь условий бога смерти. Ради Амали я готов на все, даже согласиться на самую страшную сделку с дьяволом.
— У меня есть планы на тебя, Каймениэль. Есть очень важная роль, которую ты должен сыграть в этом мире. Но пока что ты должен идти к ней. Найди ту, что придаст тебе силы, и сделай так, чтобы она была в безопасности. Если тебе интересно, я одобряю ее, очень даже одобряю…
Его голос смягчается.
И вот он исчезает, растворяясь во тьме.
Его больше нет.
Назойливый старик.
Удивленно моргаю. Неужели он только что использовал последнее драгоценное время в этом мире, чтобы выразить свое благословение по поводу моего выбора спутницы жизни?
Бог смерти одобряет мой союз с Амали.
Не то чтобы это имело какое-то значение, одобряет старик или нет. Она моя.
Боги, мне нужно выбраться отсюда.
Мне нужно идти к ней.
На мгновение я просто смотрю на темный свод пещеры в недоумении, лениво вращая время вокруг своих пальцев, размышляя о жизни, смерти и необратимых переменах.
Затем снова тянусь к своим железным оковам и на этот раз с легкостью их разрываю.
Сила струится по моему телу.
Яд дракона исчез. Он действительно исчез.
Касаюсь раны на щеке. Она полностью зажила.
Что, черт возьми, Лок сделал со мной?
«Я снимаю печать».
Что это за печать была?
Схватив руку Хелиона Рела, резко выкручиваю кинжал из его хватки. Тот с грохотом падает на пол. Уверен, что только что сломал ему несколько костей в руке.
Время возвращается к нормальной скорости, и Достопочтенные вокруг меня приходят в движение.
В моем поле зрения появляется изуродованное лицо Хелиона Рела. Потрясенный, растерянный, он воет от боли.
Я улыбаюсь жесткой, горькой улыбкой.
Пришло время выяснить, какую именно силу я унаследовал от своего отца.
Глава 23
Амали
Дверь в мою камеру открывается, и на этот раз это Триз, в сопровождении двух мидрианских солдат в черной форме.
— Вставай, Тигландер, — рявкает он. Один из солдат подходит ко мне и хватает за руку, грубо поднимая на ноги.
Бросаю взгляд на Триза. От его холодного, бесстрастного взгляда у меня по спине пробегает мелкая дрожь страха.
Этот мужчина смотрит на меня так, будто я не человек.
Он способен на все.
Что вы собираетесь со мной сделать?
Я не говорю ни слова, потому что не хочу показать им ни малейшего признака страха. Вместо этого высоко поднимаю голову и выпрямляю спину. Моя одежда грязная, волосы взъерошены, и от меня, наверное, воняет до самых небес, но мне все равно.
Они не могут меня убить.
Солдаты ведут меня по узкому проходу, мимо грузов, канатов, пушек и других странных морских предметов, которые я даже не знаю.
Меня выводят на продуваемую всеми ветрами палубу, где матросы стоят в ряд на корме корабля. По меньшей мере дюжина мидрианских солдат, одетых в кожаные и кольчужные доспехи, обходят их с двух сторон, угрожающе положив руки на эфесы мечей.
Солдаты не выглядят так, будто они солидарны со своими товарищами-моряками. Они словно угрожают им. С их превосходящим оружием и прочными доспехами, солдаты выглядят так, будто легко могут одолеть разношерстную команду моряков.
Что происходит?
Я рассматриваю пейзаж за бортом. За береговой линией высятся высокие серые скалы, увенчанные густым лесом и плотным белым туманом. Тонкий водопад изящно падает с вершины скалы в бушующий внизу серый океан, рассекая призрачный туман.
Если бы передо мной не было дюжины угрюмых мидрианских солдат, я была бы поражена красотой этого места.
Но вдруг Триз оказывается рядом со мной, его мерзкая, мускусная вонь обдает меня, толстая рука ласкает мою шею, вызывая во мне дрожь отвращения.
Прижав руки к телу, неподвижно стою на ледяном холоде. Смотрю через борт корабля на серый океан. Одинокая черная птица парит над нами, рассекая туман своим внушительным размахом крыльев. Она издает резкий, скорбный крик; такого звука я никогда раньше не слышала.
А ведь даже не знаю, что это за птица, хотя большинство птиц мне знакомы.
Я далеко от дома.
Мозолистые пальцы Триза пробираются сквозь мои волосы и ласкают кожу головы. Вдруг он сжимает кулак и дергает, натягивая мои волосы у корней и откидывая голову назад.
Боль пронзает мой скальп. Сдерживаю вздох.
— Ты рассказывала моим морякам опасные вещи, — шипит он, его дыхание с привкусом табака омывает меня. — О проклятиях, богах и инакомыслии. Слова Отмеченной имеют власть над слабыми умами. Некоторые даже испытывают симпатию к убийце императора. Они приносят тебе дары по ночам. Осмелюсь сказать, что некоторые подумывают о мятеже, пока я говорю. — Ужас скручивается в животе, когда Триз проводит грубыми пальцами по моей челюсти. Я отшатываюсь от его прикосновения. Он тихонько фыркает от удовольствия. — Это нельзя допускать. Моряки могут думать, что ты
