по семейным обстоятельствам. Вот так-то, друг ситцевый!
Серега промычал. Покачал головой, бросил взгляд в сторону душа.
Распахнулось окно. Перед окном рос высокий куст ирги.
— Проветривает, — сказал Серега. — Что-то я проголодался. Кстати… Нет, тебя нельзя, ты же у нас впечатлительный. Лучше припрягем товарища, который топает из душа. Иди сюда, дорогой!
Когда Илья приблизился, Пахом даже не поверил. Такое впечатление, что подошел другой человек. От него ничем не пахло. Точнее это был запах здорового чистого тела. Вот что делает мыло!
— Что за парфюм? — удивился он. — Или это кто-то другой? Кто вы, мужчина?
Втянул сильно воздух. Илья сухо ответил, вроде как обидевшись, хотя, кажется, он вообще не умел обижаться:
— Чудо-мыло! Не презентуете маленький обмылочек? Для дальнейших обмываний. Я в полном восторге.
Серега улыбнулся. Развел руки и кивнул. Хорошо, еще не шаркнул ножкой.
— Мыло твоё! Только пользуйся им! Пить его нельзя!
— По правде сказать, я уже и запамятовал, когда последний раз мылся. Постой! Нет! Не вспомню. Старые бомжи говорят, что нельзя мыться. На бомже не простая грязь, а защитная грязь. Смоешь ее, и зараза тебе какая-нибудь обеспечена. Поры откроются. И полезет!
— Поэтому свиньи так любят поваляться в лужах, — пошутил Пахом. — Чтобы не болеть!
— Только такое существо как человек способно находить убедительное объяснение собственной лени и порокам, — важно произнес Серега, как будто он читал ученый фолиант. — Имеются в виду присутствующие здесь.
На Илье были только черные трусы, выданные ему перед оздоровительной процедурой, поскольку Серега почему-то был уверен, что бомжи не носят трусов и вообще нижнего белья. Но зато надевают гору верхней одежды.
— Поражаюсь Ритиной предусмотрительности, — сказал он с восхищением.
Отправился к «тойоте» и вернулся с пакетом с надписью «Пятерочка».
— По дороге сюда она купила кое-какую одежонку. Я нисколько не удивлюсь, если она Илье будет самый раз. Ведь она уже всё знала о нем до его появления.
Илья натянул серые спортивные штаны с желтой резинкой, майку-тельняшку, ноги поставил в черные сланцы. Затем повернул голову вправо и вниз, стараясь увидеть, ка он выглядит сзади. Кажется, он был удивлен.
— Сейчас побреешься и сам себя не узнаешь, — сказал Серега. — Ален Деллон не пьет одеколон.
Он сложил руки на груди и, цокая языком, оглядывал Илью. Может быть, представлял себя в роли Пигмалиона? Творческая гордость самая гордая.
— Это уж принципиально нет! — заявил Илья. — Ни под каким соусом!
— Ладно! — согласился Серега. — Надеюсь, что чудо-мыло продезинфицировало и твою щетину. И без нее тебя не узнают коллеги.
— Надежда юношей питает! — прдекламировал Илья. — Но не людей, ведущих определенный образ жизни. Они вынуждены самостоятельно добывать себе пропитание, показывая при этом чудеса изобретательности и находчивости. Вот она моя маленькая чудо-бутылочка! Моя родимая и незабвенная!
Илья вылил в себя остатки вина и крякнул. Бутылку он осторожно опустил возле крыльца. Может, намеревался забрать, когда будет уходить.
— Другой человек! Хомо новикус! — воскликнул он. — Прошу любить и жаловать! А не запеть ли?
Илья подергал на себе майку. Че Гевара задергал щеками.
— Разве можно в таком обличии показаться перед друзьями? Они же убьют меня.
— Можете заходить, ребята! — раздался Ритин голос. — Пора уже перекусить!
Большая часть комнаты была занавешана простынями. Им пришлось ютиться в кухонном уголке. За занавесью находился стационар, где лежали только что прооперированные пациенты и их подруга. Время от времени оттуда доносились стоны и невнятное бормотание, и шевеление. Сели за стол, кроме Сереги, который готовил быстрый ужин. Пахом старался не глядеть на занавесь. Воображение представляло ему, как оттуда начинают выходить их клиенты, превратившиеся в зомби.
— Как я и предполагала, они должны были собраться вместе, не могли не собраться. Сидеть дома — это не для них. А тут еще похмелье. Нужно что-то отыскать. Подождала Филиппа. Взлохмаченный, немытый, помятый он вышел из подъезда. Возле урны нашел бычок, закурил, не обращая внимания на сидящих бабушек, которые, впрочем, не скрывали отвращения к нему.
Илья при этих словах крякнул и провел рукой по голове, мокрые волосы больше не лохматились, а легли ровными пластами; длинный чуб, чтобы не закрывал глаза, он направил по диагонали. Закрыл левый глаз.
— Отправились следом за ним. За телевышкой пустырь. Кругом заросли камыша. Старикова была уже там. Сидела на бетонной трубе с мобильником. Хорошее средство для современных тинэйджеров убивать время. Подошли Дрищенко с Максимовым, побазарили, покурили и пошли. Вышли с пустыря на улицу. Людей почти не было. Так редкие прохожие.
— Жажда их мучит, — встрял Илья. — А волка, понятно, ноги кормят. Надо шустрить. Они где малолеток тряханут, где пьяного обшмонают или какого одиночку обчистят. С каждого по нитке… А если встретят незнакомую парочку, парня с девкой, обберут. Набросают и обоих трахнут. Значит, день прошел недаром. В полицию обращаться, сами знаете, бесполезно. Я-то их знаю, как облупленных.
Серега стал подавать на стол. Это были шпекачки, которые Пахом не очень-то жаловал, считая, что на эти же деньги можно купить вполне сносную колбасу, которую, к тому же, и не надо жарить. Потом бешбармак, купленный в магазине.
— Сами понимаете, что не домашний, — сказал Серега. — Вкус не тот.
Илья щелкнул себя по шее. Обвел всех взглядов.
— Это будет? Всё же удачно!
— Этого не будет! — сказала Рита. Строго посмотрела на Илью.
— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! На нет и суда н ет.
Илья тяжело вздохнул. Вокрутил вилку в руках.
— Они выходят на дорогу, я их догоняю, вроде бы случайно, торможу и спрашиваю: «Узнали? Вчера же на дискотеке познакомились! Еще хотели на моей точиле прокатиться». «Да такую страхолюдину и во сне не забудешь!» Хором ржут. «Ну, как на счет кайф словить? — спрашиваю я. — А то одной не фонтит. А знакомыми не успела обзавестись». Вау! Крутняк! Прыгают в машину. Тут же мне с ходу Дрищенко комплимент кидает: «Если бы ты не была такая страшная, мы тебя бы на хор поставили! Отпендюрили бы по полной! Потом бы замочили! А машину твою чуркам бы загнали. Те такие машики влёт берут. Любят повыпендриваться. Но мы здесь всё равно самые крутые! Неделе две бухали бы полной!» — «Повезло ей, крокодилице!» Это Старикова. «Много я страшилищ видела, а такую впервые. Тебя и орангутанг не захочет». Доехали до магазина. Беру пиво-водка, блок сигарет, закусон. Они уже слюней удержать не могут. Впервые их на халяву добровольно так потчуют. Глаза у них горят. Ажно трясутся от нетерпения. «Махнем, — говорят, — на озеро. Там клёво! Девки ходят. Протянем кого-нибудь! Бухла вон сколько! С ночевкой остаемся». И всё в таком духе. Я, конечно,
