принесли ручную пилу, Дагдейл обильно смазал её воском; я держал трубу, пока он пилил. Я тщетно ломал голову, пытаясь понять назначение этой трубы.
— Возможно, — предположил Дагдейл, делая паузу, — это деликатный товар, и ему нужен свежий воздух.
— Возможно, это не так, — возразил я, необъяснимо раздосадованный его запинающейся речью.
Казалось, он не ожидал иного ответа и снова принялся за работу. Труба вибрировала от его энергии, нанося мне небольшие удары и заставляя неметь пальцы. Наконец сундук был высвобожден, мы постучали по нему пальцами, затем соскребли ногтями чешуйки плесени и ржавчины. Я опустился на колени и приложил глаз к концу трубы. Дагдейл оттолкнул меня в сторону и сделал то же самое.
Я уверен, что в его мозгу пронеслась последовательность идей, в точности похожих на мои собственные. Мы сдерживали волнение, вынашивали самые смелые фантазии, выдвигали множество предположений. Может быть, мы просто чего-то боялись. Или дух-хранитель клада похлопал нас по плечу.
Затем в одно и то же мгновение мы оба начали энергично тянуть и толкать сундук; но в таком ограниченном пространстве (поскольку наша яма была узкой) его вес оказался слишком большим для нас.
— Верёвка, — предложил Дагдейл, — давай снова пойдём вместе. Заговор двух старичков.
Он лицемерно рассмеялся.
— Конечно, — сказал я, забавляясь его подозрениями и уловками.
Мы снова отошли в сарай для инструментов и вернулись с мотком верёвки. Кирка использовалась в качестве рычага, и вскоре мы смогли вытащить сундук из ямы.
— Долг прежде всего, — пробормотал Дагдейл, сгребая рыхлую землю в углубление. Я стал делать то же самое. А над местом раскопок мы посадили умирающий розовый куст с уже поникшими листьями.
— Глаза Дженкинсона не микроскопы, но он чертовски любознателен.
Дженкинсон, кстати, был пожилым джентльменом, который жил в доме рядом с Дагдейлом.
— Тот, у кого нет смородины в собственной булочке, должен красть её у своих соседей! Но сейчас он немой, лежит в могиле и ничего не слышит.
Дагдейл выругался, но только святой или дурак смог бы удержаться от ругани в подобных обстоятельствах. Даже я проявил знание богохульных слов и не стыдился этого.
Дагдейл взялся за один край сундука, а я — за другой. Вдвоём мы с огромным трудом отнесли его (потому что сундук был невероятно тяжёлым) в кабинет. Мы сдвинули всю мебель к стенам и поставили сундук посередине комнаты, чтобы спокойно позлорадствовать над ним. С помощью пожарной лопаты, поскольку мы забыли свои в саду, Дагдейл соскрёб плесень и ржавчину, и на верхней части сундука появились три буквы, начало слова, как я предположил, но всю остальную надпись съела ржавчина. Буквы были "А-Б-О".
— У меня нет идей, — пробормотал Дагдейл, вглядываясь в эту едва заметную надпись.
— У меня тоже, — тихо отозвался я.
Жаль, что Бог не повелел нам сразу же отнести этот сундук обратно в сад и закопать его глубже, чем он был!
— Давай откроем его, — предложил я после тщательного изучения надписи.
Пламя камина поблёскивало на очках старого доброго Дагдейла. Он был человеком, склонным к простуде, и при малейшем намёке на восточный ветер разжигал костёр. Его кабинет был уютным. Я помню резную фигуру китайского бога, явно ухмыляющегося мне, когда я протягивал Дагдейлу зубило. (Да простит он меня!). Наступила напряжённая и зловещая тишина. Дагдейл вставил зубило в щель под крышкой. Он странно посмотрел на меня, и при втором нажиме стальное зубило переломилось.
— Дагдейл, — сказал я, глядя на китайского бога, — давай оставим сундук в покое.
— Э-э, — ответил он незнакомым голосом. — Не понимаю, как оно сломалось. Что, говоришь? — переспросил он, посасывая ноготь, который он сломал во время раскопок в саду.
Мой друг на мгновение задумался.
— Мы должны достать другое зубило, — объявил он, наконец, смеясь.
Но почему-то мне было совсем не до смеха. Обычно он так не смеялся. Дагдейл взял меня за руку, и в очередной раз мы направились к сараю с инструментами.
— Какой свежий воздух! — воскликнул я, глубоко вдохнув. Мои глаза умоляюще смотрели на Дагдейла.
— Да, так оно и есть, так оно и есть, — сказал он.
Когда он снова принялся за сундук, то с первого же рывка открыл крышку. Осколок сломанной стали зазвенел о металл сундука. Появился слабый и неприятный запах. Дагдейл замер, когда крышка внезапно откинулась. Он стоял, наклонив голову. Я положил свою руку на край сундука. Мои пальцы коснулись маленькой лепёшки из твёрдого материала. Я заглянул внутрь. Для этого мне пришлось сделать ещё один шаг. Жёлтая вата выстилала свинцовые стенки и заполняла пространство между конечностями существа, сидевшего внутри. Я буду говорить без эмоций. Я увидел плоский деформированный череп, тощие руки и плечи, покрытые жёсткими светло-рыжими волосами. Я увидел лицо, слегка запрокинутое назад, имеющее отвратительное и нечестивое сходство с человеческим лицом, его веки были тяжёлого синего цвета и плотно закрыты грубыми ресницами и спутанными бровями. Вот, что я увидел — чудовищную древность, спрятанную в сундуке, который мы с Дагдейлом выкопали в саду. Я только мельком взглянул на это существо, затем Дагдейл закрыл крышку, сел на пол и стал раскачиваться взад-вперёд, обхватив руками колени.
Я подошёл к окну, чувствуя одеревенение и боль от непривычного труда; распахнув окно, я высунулся в душистый воздух. Сладость цветов вихрем ворвалась в комнату. Ночь была очень тихой. Так я простоял много минут, считая ряд тополей в дальнем конце сада. Затем я вернулся к Дагдейлу.
— Дело закончено, — сказал я. — Хватит с меня древностей. Поклянись в этом, мой дорогой старина Дагдейл. Я умоляю тебя поклясться, что на этом всё закончится. Сейчас мы пойдём и похороним его.
— Я клянусь в этом, Пеллютер. Пелл! Пелл! — Его детский крик звучал ядовито. — Но послушай меня, старый друг, — сказал он. — Сейчас я слишком слаб. Приходи завтра в это же время, и мы похороним его вместе.
Сундук стоял перед камином. Его металлическая поверхность выглядела зелёной.
Мы вышли из комнаты, оставив мерцающие свечи на страже, и в моём присутствии Дагдейл повернул ключ в дверном замке. Он проводил меня до церкви, и там мы расстались.
— Проклятая вещь, — сказал Дагдейл, пожимая мне руку.
Я горестно покачал головой.
На следующий день, в среду, в мой дом, как обычно в этот день, вторглись уборщицы, и, чтобы избавиться от пара и запаха мыла, я отправился в Кью. В течение всего дня я бродил в саду, стараясь насладиться роскошью и цветами.
С наступлением вечерней прохлады я повернулся спиной к великолепному западу и снова отправился домой. Я встретил женщин, покрасневших и взволнованных, выходящих из дома.
— Кто-нибудь звонил? —
