дверь, и стала ждать, когда он закипит, стоя возле окна и глядя на снежную улицу. Новый год будет со снегом — это приятно, так ведь и должно быть, а то обычно слякоть и грязь. Налив себе чаю, девушка стала жевать бутерброд с маслом, всё так же стоя у окна.
Вдруг она насторожилась, глаза стали тревожными — дед поднялся рано, обычно дрых до обеда после ночного бдения. Тут что-то не так, не разбудила ли она его? Но куда уж тише, она и дышала через раз.
Через полсекунды в стекле двери появилось недовольное лицо Трофима Ивановича Синёва — родного деда Таи.
— Чего ты тут лазишь? Никакого покоя от тебя! Что? Что ты смотришь? Я тебе говорю!
— Извини, я не хотела.
Он открыл дверь с силой, которая ему была явно не по годам. Дед был в старых, надутых на коленях трико непонятного цвета, в потной грязной рубашке, застёгивающейся вверху на груди. На девушку пахнуло запахом давно не мытого тела.
— Что ты тут? Пошла отсюда, отродье!
Глаза Таи потухли, она поставила кружку, наполовину наполненную, в раковину. Бутерброд уже дожёвывала.
— Я ухожу, предупреждаю, чтобы ты не волновался. Приду завтра, буду у подруги.
Дед смотрел на неё, брезгливо сощурившись, и вдруг хрипло захохотал: — У подруги? Твоя мамаша тоже так говорила. Когда выдавались особенно трудоёмкие деньки и ночки. Что вылупилась? Шлюха, ты и есть шлюха. Твой дружок, с которым ты на лестнице торчишь, платит хоть или ты даёшь бесплатно?
Тая опешила, молча и настороженно глядя на родственника. Сейчас ей было сложно представить, что он родной дед.
— Молчишь, значит, бесплатно. Ну и дура! Когда кинет тебя, хоть в подоле ублюдка не принеси — будешь с ним жить на улице.
— Я пошла, — ровным голосом, в котором явственно чувствовался металл, произнесла Тая.
Она привыкла к таким разговорам и упрёкам, но сейчас её это особенно задело после встречи с родителями Олега. Они тоже, наверное, думали, что она проститутка.
Сердце её совсем упало от боли, когда дед ей произнёс в спину: — И как он с тобой ещё водится — ни кожи, ни рожи, да ещё и больная на голову. Жертва педофилов, по которой психушка плачет. Он всё про тебя знает? Или ты ему рассказала, что невинна?
Таю затрясло. Она повернулась к деду, ноздри её раздувались от обиды и злости: — Это не твоё дело. Что ты лезешь в мою жизнь? Я в твою не лезу, сплю даже на полу кухни!
Дед весь пошёл пятнами: — Что-о? Да ты приживалка тут сучья! А ну, пошла вон из моего дома, и чтобы больше не приходила! Лезу в её жизнь! Иди, работай, ноги раздвигай, как мать твоя. Туда тебе и дорога! А если придёшь — пришибу!
— Да пошёл ты, придурок, — выплюнула Тая, сделавшись вся красная от добивавших слов.
Дед зарычал и кинулся на неё, схватив за шею. Тая захрипела, попыталась навалиться на него всем телом, разжать костлявые сильные пальцы, упала, но дед не отпускал шею девушки. Она попыталась достать пальцами его лицо, волосы, схватить что-нибудь, воздух в лёгких кончился, а вдохнуть она не могла.
Перед глазами поплыли синие круги, расходясь и ширясь. Перед тем, как потерять сознание, отчаявшаяся рука нащупала сапог. Он был без каблуков, не очень тяжёлый, и девушка из последних сил попыталась ударить им по голове деда, тот от неожиданности ослабил хватку. Тае удалось глотнуть воздуха и закашляться, но дед не оставил её в покое. Он отпустил шею и стал бить по лицу.
Тая закрывалась, как могла, а удары сыпались один за одним. С губ и носа текла кровь, жёсткие костяшки пальцев разбивали нежную кожу. Она забилась в угол, чтобы максимально защитить себя. Дед встал над ней и просто выдохся, удовлетворённый тем, что сделал. Довольно крякнув, он сказал: — Вот теперь иди, работай, ты такая больше понравишься своему богатенькому.
Тая открыла глаза в удивлении — не слишком ли много знает её дед о Роторове, ведь он его даже не видел. Спросить она не могла — слишком сильна была обида, отчаяние и боль в распухших губах. Всё лицо адски болело.
Тая поднялась на ноги, зажимая раны руками, через которые струйками стекала кровь и капала на свитер. Она ринулась было в ванную, но дед поймал её за воротник сзади, как котёнка: — Куда, сучка, в моей ванной тебе делать нечего, поняла? Иди в коридоре и прихорашивайся.
Тая остановилась, выслушав его фразу, медленно убрала руки, взгляд её остановился на старом длинном и тяжёлом зонте-трости, который вечно стоял здесь в углу, собирая пыль. Она схватила его, подняла вверх и быстро развернулась, замахиваясь на деда. Тот остановил бы её в два счёта, ведь стояла она от него слишком близко. Но он не ожидал такого поворота, и как заворожённый следил за длинной палкой, которая опускалась ему на голову.
Раздался треск ломаемой деревянной старой трости, дед охнул и схватился за голову. Тая вновь и вновь опускала ему на руки зонт. Он стал отмахиваться, как от мухи, сделал несколько шагов в комнату и плюхнулся на диван. Тая остановилась, зверски блестя глазами на деда, оскалилась, вся в крови — у неё был ужасный вид.
Тот держался за голову, там явно была большая шишка.
— Если ещё раз подойдёшь ко мне, получишь больше, — сказала она сквозь окровавленные зубы.
Дед испуганно таращился на неё: — Ты точно ненормальная, я подтвердил это и позвонившему мужчине, отцу твоего ухажёра. Он интересовался о твоём нервно-психическом здоровье.
Тая опустила зонт и невидящими глазами уставилась на деда. Того очень обрадовала реакция внучки, и он открыл рот продолжить, но остановился, глядя на поломанную об его голову трость на зонте.
Тая запёрлась в ванной, смыла кровь, долго разглядывала синяки на шее, разбитые и раздувшиеся губы, вспухший и адски болевший нос. Переодевшись в чёрную блузку, девушка оделась, обулась и быстро вышла из квартиры — дед хмуро смотрел ей в след, ничего не говоря. Раз он теперь всё знает, тогда можно и не беспокоится о том, что не одобрит её ночное отсутствие.
Олег ужаснулся, когда увидел выбежавшую из подъезда девушку. Она закрывала сначала рот и нос, но по жутким синякам на шее он понял, что Тая пережила нечто нечеловеческое только что у себя в квартире. И если бы он знал…
Он с утра приехал на такси, машина сейчас стояла и ждала их,
