После знамён, репортажей, патриотических и критических статей — отдел сатиры и юмора, многорукий, как Шива, фотоколлаж, и в каждой руке по портфелю, подпись в стихах: И куда ты ни пойдёшь, там Былинкина найдёшь. Былинкина ожидало блестящее будущее. Как вдруг это случилось.
Марик заметил, что это уже не секрет.
Но ведь ещё неизвестно, сказала Ира.
Если не секрет, возразил Юра Иванов, зачем тогда спрашивать.
«Пока ещё не решено, — сказал он. — Будут разбирать. Сперва на бюро, потом в райкоме».
«Ты ведь тоже член бюро», — сказала Ира. Слегка поёрзав на скамейке, положила ногу на ногу — открылась коленка, обтянутая чулком, она укрыла её полами пальто. Она спросила:
«А как же курсовое?»
«Это в райкоме будут решать. Разрешат, значит, будет курсовое собрание».
«Закрытое?» — спросил Марик Пожарский, который думал, как всегда, и о том, что говорилось, и о чём-то далеком.
«Само собой».
«У вас всё закрытое, — съязвил Марик. — Все знают, и всё равно закрытое».
Былинкина перестали видеть в коридоре. Слух оброс подробностями. Слух распустился, как куст, осыпанный ядовитыми цветами. Якобы свалился с неба некто с костылём, из деканата был направлен в секретариат, на другой день явился в бюро комитета. Предъявил книжку: «В едином строю», очерки о боевых операциях партизанского подполья в Могилёве, автор Игорь Былинкин. Нам эта книга известна, сказали ему, ну и что? Он самый, возразил приезжий. Произошло некоторое замешательство, человек с костылём утверждал, что они с Игорем старые знакомые, можно сказать, родственники. Былинкин приехал в Агрыз с эвакуированными, был назначен заведующим клубом. В 44 году отбыл: вроде бы на родину, в Могилёв.
Когда отбыл?
Зимой, перед Новым годом.
Попрошу товарищей выйти, сказал секретарь партийного комитета. Значит, продолжал он, оставшись наедине с приезжим, вы утверждаете, что Былинкин якобы не был в партизанском отряде, а якобы находился все эти годы… я вас правильно понял?
Так точно, отвечал колченогий человек.
А вы знаете, спросил секретарь, что значит очернить имя советского патриота? Правильно, сказал с костылём, только это не моё дело, это вы уж сами разбирайтесь.
Разберёмся, сказал секретарь, а вы, собственно, кто такой? Приезжий отвечал, что он уже объяснял, кто он такой, и что они его целый год разыскивают. Кто — они? Семья, кто ж ещё, сказал приезжий. Что за семья и с какой целью, продолжал допытываться секретарь. С какой целью, переспросил приезжий и переложил костыль из правой руки в левую. А вот с такой целью: оставил девушку в деревне, с ребёнком. А я её брат. Вот мы все и приехали. Так-так, задумчиво проговорил секретарь. Все вместе. Уезжать не собираетесь? Приезжий развёл руками. Попрошу, сказал секретарь, пока о нашем разговоре никому не сообщать.
На другой день было созвано бюро.
«Вы инвалид Отечественной войны?» — спросил секретарь. Оказалось, нет, нога покалечена с детства. Поинтересовались документами: паспорт как паспорт. Прописан в селе Агрыз, Агрызского района Татарской АССР. Справка с места работы, предусмотрительно запасённая приезжим: военрук районной средней школы. Кто-то из присутствующих задал вопрос, а как же обстоит дело с орденами. Имелись в виду боевые награды Былинкина. Как обстоит дело, переспросил хромой. Да я вам на базаре сколько хочешь этих орденов куплю. Я думаю, вмешался секретарь комитета, нам сейчас незачем поднимать этот вопрос.
«Вот что, — сказал он, твёрдо глядя в глаза приезжему, — вы поезжайте спокойно домой, мы разберёмся и сделаем соответствующие выводы».
«Как же так…» — заволновался агрызский военрук.
«Поезжайте. Сколько сейчас ребёнку? Годика ещё нет? Ну, вот видите. Поезжайте. Мы всё выясним. Напишите заявление, сестра пусть тоже подпишет, и пришлёте нам… Обратный билет у вас есть? Надо будет, — сказал секретарь, — заказать товарищу такси. Вы где остановились?»
Диспут на рискованную тему
Думается, сказал секретарь, выражу общее мнение товарищей… Инцидент не должен выходить за рамки. Есть мнение, что торопиться не следует.
Надо поднять личное дело, связаться с военкоматом.
Кто-то намекнул: а не поставить ли в известность… м-м? Холодок пронёсся над сидящими. Секретарь загадочно взглянул на спросившего, не сказал ни да ни нет и заключил своё выступление так:
«Сделаем всё что от нас зависит. После предварительного выяснения передадим на рассмотрение комитета комсомола. Думается, не надо перегибать палку. Если факты подтвердятся, наказать со всей строгостью, но подумать о сохранении ценного работника».
«На базаре, так и сказал?» — спросил Марик.
«Не знаю. Я там не был».
«Где?»
«На заседании».
«А у тебя, — спросил Марик, — тоже есть награды?»
«Есть», — мрачно ответил Иванов.
«Почему ты их не носишь?»
«Знаешь что, — сказал Иванов. — Пошёл ты знаешь куда…»
Он добавил:
«Ты что, не понимаешь, что такие вещи на открытое обсуждение не выносятся?»
«Ну, значит, меня туда не пустят. Да я и сам не пойду», — сказал Марик и встряхнул буйной головой.
«Почему это ты не пойдёшь? Если будет общее собрание, пойдешь. Это твой долг».
«Какой ещё долг, я не комсомолец».
«Как это не комсомолец, все комсомольцы».
«А я нет».
«Тебе надо вступать», — сказала Ира.
«Зачем?»
«Надо», — сказала она внушительно.
Марик задрал голову. Обвёл надменным взором пространство, нагие деревья, буро-розовую стену и обелиск в честь великих революционеров.
«Так вот, я вам скажу. Марксизм-ленинизм приказал долго жить», — изрек он.
«Это как понимать?» — усмехнувшись, спросил Иванов.
«А вот так. Война доконала. Ты разве не заметил, что вдруг всё исчезло: классовая борьба, мировой пролетариат…»
«Не заметил. Не до этого было».
«Мальчики, перестаньте…»
«Вместо всего этого — великий русский народ».
«Вместо чего?»
«Вместо всей этой хреновины».
«Ну и что. Он действительно великий».
«Не просто великий, а самый великий. Всё изобрёл. Иностранцы только и делали, что воровали наши открытия. Своровали радио, своровали паровоз».
«При чём тут марксизм?»
«Вот именно что ни при чём. Всё ложь, — сказал Марик вдохновенно. — Ложь и неправда! И нечего притворяться».
«Что неправда?»
«Да всё».
Молчание, зеленые глаза Иры блуждали по окрестностям.
«Много ты понимаешь, — сказал Юрий Иванов. — Что ты всё заладил: правда, неправда… К твоему сведению, неправда…».
«Перестаньте вы, наконец…» — пробормотала она.
«Неправда — это не то же самое, что ложь».
«А что же это?»
«Необходимая версия действительности».
«Ага, вот как!»
«Да. Ты представляешь, что было бы, если бы тебе вот так, в открытую, ляпнули: дескать, так, мол, и так, мы говорили одно, а на самом деле всё совсем другое?»
«Значит,
