а его руки вывернуты назад.
— Что, бедолага, попал? — участливо спросил нотарий. — Вот ведь невезение. Не приведи господи! Подумаешь, под хвост заправил симпатичному мальчугану. Тут же каждый второй этим грешит. Бедный ты, несчастный!
— Помоги мне, добрый человек! — простучал зубами ростовщик. — Меня же подставили! Век бога за тебя молить буду!
— Да как же я тебе помогу? — несказанно удивился нотарий. — Это же претор Ефимий. Он только месяц как из Пафлагонии перевелся. До того свиреп, что людей лично пытает. Выслуживается, сволочь лютая. Даже взятки не берет.
— Как это не берет? — Ставракий удивился так, что даже зубами перестал стучать. — Претор взятки не берет? Так не бывает!
— В руки не берет, — пояснил ему нотарий. — Опасается. Уж очень много врагов себе нажил, когда это место получал. К нему надо через близких людей заходить. Только долго это, не успеешь ты откупиться. Костер, подумать только! Давай я тебе священника позову, хоть покаешься перед смертью, а?
— Помоги мне, добрый человек! — с неистовой надеждой взмолился Ставракий. — Помоги! Я тебя щедро отблагодарю!
— Во сколько же ты свою жизнь ценишь, почтенный Ставракий? — вкрадчиво спросил его нотарий. В его глазах мелькнуло что-то такое… ненависть? Впрочем, откуда бы ей взяться? Эта тень непонятного чувства быстро ушла, словно и не было ее никогда.
— Триста номисм, — выдавил из себя ростовщик.
— Да…, — протянул нотарий, — я смотрю, ты совсем жить не хочешь. Ну, костер, так костер. Ты повиси пока, а я пойду. Живот что-то бурчит, в харчевню зовет. Вот ты как думаешь, лучше свинину заказать или свежую рыбу?
Он собрал листы папируса, исписанные убористым почерком, и уже собрался уходить.
— Пожалуй, возьму-ка я все-таки рыбу, — пробурчал он себе под нос и, не оглядываясь, пошел к двери.
— Четыреста! — выкрикнул ему в спину ростовщик, но плечистый стражник уже закрывал за нотарием дверь, с лязгом закрыв засов.
Почтенный Ставракий низко, по-волчьи завыл. Его жизнь была кончена.
Утро в тюремном подвале не отличалось от вечера ничем. Ростовщик лежал на каменном полу, сжавшись от холода в комок, а семья лицедеев, Миха и Коста сидели в небольшой, ничем не примечательной таверне. Аристон, так назывался первый прием пищи, и он отнюдь не отличался роскошью. Но уличные артисты не жаловались. Давненько они не жили так сытно, а потому свежий хлеб, сыр и маринованные маслины исчезали со стола с пугающей скоростью и запивались дешевым вином, разбавленным теплой водой. Коста не баловал своих сотрудников мясом, лишь иногда угощал свежей рыбой, которую жарили тут же. Она была недорога. Десять нуммиев за хорошую рыбину просили рыбаки у любой гавани. Еда закончилась, и Коста, откинувшись на спинку скамьи, начал разбор полетов.
— Итак, почтенные, — начал он. — Пока все идет по плану, но клиент должен дозреть. Нужно еще день-два. У нас все получится, если вы снова не наделаете глупых ошибок.
— Ошибок, господин? — лицедеи преданно смотрели ему в рот. — Каких ошибок?
— Ошибок, — с нажимом сказал Коста. — Вот ты Анна! Зачем ты сказала, что у тебя больше никого нет? В твоей роли не было таких слов.
— Ну…, — помялась та, — я подумала, что если стану не просто вдовой, а одинокой вдовой, то буду выглядеть еще более несчастной.
— А что сказал ты, — Коста ткнул пальцем в Миху, — когда зазывал этого извращенца?
— Сказал, что у меня есть младший брат, — насупился тот, — и он сладкий, как персик.
— Это ошибка, — жестко сказал Коста понурившейся женщине. — Не делай так больше.
— Теперь ты! — он ткнул в отца семейства. — Ты лучше вообще молчи. Стражники не разговаривают такими длинными фразами. Они говорят коротко и все время бранятся. А ты даже по матери не выругался и Деву Марию ни разу не помянул. Неубедительно. Просто молчи!
— Понял, — смущенно кивнул отец семейства.
— А вот ты был хорош, Евномий, — благосклонно посмотрел на старика Коста. — Завтра немного добавим тебе текста. Ты должен его дожать.
— Господин, — не выдержал старший сын, который с ролью стражника справился отлично, ибо оказался довольно туповат. — Почему бы просто не пытать его, чтобы получить выкуп? Зачем такие сложности?
— Потому что тогда мы будем прятаться до конца жизни, — не выдержал Миха. — А если у нас все получится, как задумал хозяин, то прятаться будет ростовщик. А мы будем тратить его денежки.
— Вот! — Коста поднял вверх указательный палец. — Еще одна репетиция, почтенные! И чтобы никакой отсебятины. Вычту по солиду за каждую ошибку.
* * *
Вывернутые назад руки болели невыносимо. Претор Ефимий сидел рядом с мерзкой улыбочкой и поигрывал богато украшенным посохом. Он так упивался страданиями несчастного, что одно это пугало ростовщика больше, чем неминуемая смерть.
— Ну что же, — протянул судья. — Я переговорил с квестором Дворца. Он утвердит смертный приговор. Чернь давно не получала такого занятного зрелища. Она будет в восторге. Тебя сначала оскопят, а потом сожгут заживо, проклятый ты мужеложец. Таким образом, мы выполним оба закона сразу. Ну, не здорово ли?
— Вы сама мудрость, светлейший, — медовый голосок нотария послышался из угла, где он вел протокол допроса. — Вы справедливейший из судей нашего василевса, да продлит господь его дни!
— Пощадите, господин, — прохрипел ростовщик пересохшим горлом. — Я богат! Я заплачу любые деньги!
— Да ты взятку мне предлагаешь, негодяй! — оскорбился претор. — Я ведь уже самому сиятельному квестору доложил о тебе. Что я ему скажу? Что передумал и отпустил тебя? Ты, наверное, совсем дурак!
— Пощадите! — ростовщик обвис на веревках, не замечая, что его руки почти что вывернулись из суставов. У него закончились силы, и он лишился последней надежды.
— Ты умрешь, — небрежно бросил претор, встал и направился к выходу. Он повернулся к нотарию, на лице которого застыло самое почтительное выражение. — Бумаги принесешь ко мне после обеда. Думаю, казнь будет через неделю. На ипподроме, после скачек.
— Слушаюсь, светлейший, — угодливо склонился тот.
Лязгнул засов, и нотарий ослабил веревки, после чего ростовщик со стоном рухнул на пол. Нотарий сел рядом и проникновенно сказал.
— Истинный зверь этот претор. И ведь ничего не сделаешь.
