ПЕСНИ, ЧТО ДАЛИ НАМ ИМЕНА
Эдгар Л. ДОКТОРОУ,
американский журналист
Великие Песни и Мужчины, Которые Их Создавали… Обязательно из бедных семей, чаще всего эмигранты, они представали перед всем светом не раньше, чем в шестьдесят или семьдесят лет — сначала их открывали архивисты, интервьюеры, профессора популярной культуры, затем их представляли на вечерах песен или воспоминаний, которые проходили под строгим контролем советов по культуре, затем о них снимались документальные фильмы — потому что публика давно уже считала их мертвецами: песни-то стали классическими. И они, словно вампиры, восставали из своих гробов в слегка сбитых набок тупеях. Они обнимали блондинок выше себя ростом, в переливчатых и тугих, как футляр, платьях, густо накрашенных перезрелых блондинок — дамы уже не выглядели сильно моложе самих композиторов, но по-прежнему были торжественно сексуальны. Первое, что вы замечаете в мужчинах, которые писали песни, — это их всепобеждающее самодовольство. Они берут вас за лацканы и, нос к носу, сообщают все, что вам надлежит знать об их величии. Они не видят противоречия между собственной славой и необходимостью говорить о ней. Они требуют поклонения, даже если им приходится вдалбливать вам в голову всю ту информацию, из которой должно родиться поклонение. Сигары, ибо это культура сигар, и знания, полученные с анекдотами. Они раскуривают сигары и рассказывают истории из своей жизни, призванные показать, что вся сложность и двусмыслица существования укладывается в несколько простых формул и что вы тоже можете постичь эту науку, если выслушаете их истории. Они богаты, потому что много лет назад создали продукт, который годы и годы приносит постоянный доход — без всяких дополнительных усилий с их стороны. Они проживают в Палм-Спрингсе, но регулярно ездят в Лас-Вегас и каждую осень в Нью-Йорк на премьеры новых шоу. Они любят Атлантик-сити, и Чикаго, и Нью-Орлеан, но всюду ходят только в клубы; они посещают клубы, как другие посещают соборы, и особенно любят показываться в маленьких залах, где выступают новые певцы. Они необразованны, но гордятся своей начитанностью и знанием человеческой натуры. Они любят документальную прозу, не беллетристику и уж точно не поэзию, а популярное чтиво о войнах и мемуары государственных деятелей и мировых лидеров.
На этой кашице они взрастили свою культуру, культуру, которая позволила им коснуться Тайны. Они написали сотни песен, две, или три, или пять из них стали фактами нашего сознания, краеугольными камнями бытия. Вам не надо упрашивать их сесть за рояль и исторгнуть одну из этих определивших наше сознание песен, они это делают с охотой и поют сипатыми, заунывными голосами под невероятно старомодный аккомпанемент. Они непременно сообщат, сколько раз записывалась на пластинки эта песня и кто ее пел, но никому из певцов, как они сообщат вам, не удалось добиться правильной фразировки или интерпретировать ее так, как хотел бы автор. Они продемонстрируют различные варианты прочтения своих песен поп-певцами, исполнителями баллад и шансонье, а затем покажут, как звучит оригинальная версия в собственном исполнении, которое непременно лучше. Неустанно, изматывающе они будут снова и снова проигрывать песню, каждый раз находя ее поразительно новой — хотя они поют ее уже десятилетия; песне тридцать, сорок, пятьдесят лет, она длится одну или три минуты, а они все поют ее и аплодируют себе годы напролет, так и не сумев насытиться ее чудом, ее гениальностью, ее существованием, столь же вечным, как вашингтонский Капитолий или четыре головы горы Рошмор. И вы сидите, недоумевая: как при голосе чуть слышном, при примитивной мелодии, которую извергает бренчливое, расстроенное пианино, при словах такого уровня, что поэт усмехнулся бы или покачал с сожалением головой — как при всем этом песня так хороша, так естественно верна, что вас, словно теплое течение, омывает узнавание и вы смеетесь от удовольствия?
Как же так получилось, что этот вульгарный язык, это перхающее горло, эти потускневшие, помеченные катарактой глаза, этот примитивный и неизлечимо скучный ум могли создать то, что стало вашим сокровищем, вашей памятью о себе самом, высочайшим мигом этой памяти, катализатором лучших и благороднейших жизненных ожиданий, когда вы были молоды и смелы и рыцарски идеализировали Ее и кружились, кружились по комнате под сладкие звуки, отмеренные заигранной пластинкой, и имя вашим болезненным, грустным от распухших желез желаниям было Любовь?
Чем больше я думаю о песнях, тем таинственнее они для меня становятся. Они остаются в нашем сознании как образ определенного времени; они обладают способностью концентрировать в словах и мелодиях войны и разрушения, духовные процессы, плоды жизненного опыта и, подобно молитвам, утишают горе потерь. Благодаря им люди обретают жизнь. Они вдохновляют консерваторов, сберегающих свою страну, и революционеров, разрушающих ее. Но ведь они такие простые и короткие — маленькие товарного вида припевы к жизни. Их ритмы вводят нас в определенное настроение, которое открывает путь другим настроениям. И сила их воздействия именно в том, что они не могут длиться вечно. Не только простота, но и краткость делает их универсальными и доступными до такой степени, как ни одна иная форма искусства. Вдохнуть жизнь в мотивчик со словами — значит совершить огромное насилие над реальностью, но благодаря этому они и обладают своей всесокрушающей магией.
Колыбельные, детские песенки, псалмы, боевые гимны, рабочие песни, куплеты, любовные романсы, непристойные песенки, реквиемы… Они сопровождают нас на протяжении всей жизни, в ангельских голосах церковного хора и во всхлипах разбитого пианино в борделе. Но все песни суть оправдание обстоятельств.
Вот чего не существует, так это научных песен, по крайней мере, я о них не слыхал. Нет песен, которые повествовали бы о силе гравитации, о том, что тела притягиваются с силой, обратно пропорциональной расстоянию между ними. Наука сама оправдывает свое существование и не нуждается в иных сатисфакциях. Однако и наука кое-что может сказать о песнях — она формулирует законы природы и языком уравнений говорит: баланс вполне возможен даже в тех случаях, когда нечто находится в явном дисбалансе. Так и песни — средство добиться баланса. Когда певец вопрошает: «Почему ты так поступила со мною, почему разбила ты сердце мое?», — формула предполагает, что степень предательства эквивалентна крику боли; горе — квадратный корень из любви, помноженный на правдивость ситуации. Чувства перетекают одно в другое со скоростью, с какой трансформируются частицы на податомном уровне, и, достигнув критической массы, песня взрывается, словно вулкан — но общая сумма чистой энергии остается константной. Мы сразу же вычисляем по-настоящему хорошую песню: как и
