виновато засопел Илья.
– Ты всё правильно сделал. Молодец! У меня останешься?
– Нет, домой поеду. А с ней что? – кивнул он в сторону спальни.
– Проснётся – поговорю, родных вызванивать буду. Сейчас уже поздно: одиннадцатый час.
– Ну, так я поехал?
– Давай. Э! Пиво-то привёз?
– Забыл, – хлопнул себя по лбу Илья.
– Ну вот… – разочарованно протянул Вэйс. – Барышню привёз, допинг – нет…
– Прости, – с сожалением протянул Ватутин, стоя уже на пороге.
Дверь закрылась. Вэйс заехал в спальню, поправил одеяло на Лее, сочувственно вздохнул:
– Не повезло тебе, девочка, белое платье поносить. Значит, так надо было…
Потом он вернулся в кабинет, разбудил дремлющий комп и, сосредоточенно глядя в экран, застучал по клавишам.
Минут через пятнадцать хлопнула калитка. "Ильюха вернулся? Что-то оставил?" Но в дверь вошла Натали, снимая мотоциклетный шлем и расстёгивая чёрную кожанку.
– Это я!!!
Уваров, узнав её голос, оставил работу и выехал к двери.
– Неожиданно… – без особой радости в голосе произнёс он.
– Сюрприз ! – игриво воскликнула она и обхватила его за плечи. – Ты что, не рад мне?!
– Мда, – мрачно заметил он. – Вечер богат на сюрпризы…
Потом он представил, как эта девочка проснётся, увидит их вдвоём. Натали будет, как обычно, липнуть к нему…
– Тебе лучше уехать.
– Ты издеваешься? Я через всю Москву перлась.
– Уезжай. Так надо, встретимся в следующий раз.
Только сейчас она заметила коричневую курточку и женскую обувь. Она вспыхнула и закусила губу.
– Кто у тебя?!
Уваров сидел к кресле с непроницаемым лицом, скрестив на груди руки. Натали бросилась в спальню, вылетела, как ошпаренная.
– Ну и скотина ты, Вэйс!
И выбежала, хлопнув дверью. Уваров заехал в спальню. Лея спала, он с минуту послушал её размеренное дыхание. Затем вернулся в кабинет работать.
* * *
Лея открыла глаза. Голова гудела, во рту был странный привкус, хотелось пить. Она пыталась вспомнить: что это за комната? Как она сюда попала? Но боль в висках мешала думать. Она только помнила кладбище и могилу Меркулова.
Турава откинула одеяло. "Откуда на ней этот халат? Почему она босиком?" Она выскользнула из комнаты и пошла по дому. Нашла санузел и ванную, привела себя в порядок. На батарее в ванной обнаружила свои чистые сухие джинсы, надела их, побрела дальше. На кухне отыскала чайник, напилась воды. "Что ж голова-то так раскалывается?!"– подумала Лея и толкнула дверь в следующую комнату.
В инвалидном кресле сидел парень и, уронив голову на клавиатуру, спал. Волосы чёрные, шевелюра пышная и густая, с причёской, как у Маяковского. Широкий лоб, прямой нос, резкие, мужественные черты лица. Одет по-домашнему: чёрные джинсы и чёрная кофта на голое тело. На краю стола стояла чашка с недопитым кофе. Лея увидела сумку, её сумку! Осторожно, чтобы его не разбудить, Турава потянулась за ней и задела чашку. Та упала на пол и разбилась. Парень поднял голову.
– Извини, кажется, я твою чашку разбила, – тихо сказала Лея и потянулась рукой к осколкам.
Он резко перехватил её руку, остановил.
– На кухне в углу веник с совком.
Она скрылась и пришла с щёткой и совком, собрала осколки, унесла их на кухню. Потом вернулась в комнату, молча подошла к столу. Подняла глаза на парня в кресле. Он очень внимательно смотрел на неё пронизывающими тёмно-карими глазами. "Как у папы, – подумала она и, не выдержав его взгляд в упор, отвернулась.
– Как голова? Болит? – вдруг спросил он.
– Раскалывается!..
Уваров развернул кресло и поехал к двери.
– Пойдём.
Девушка стояла поникшая, безучастная, даже не шевельнулась.
– Иди за мной, Лея! – приказал Вэйс мягко, но настойчиво.
И она подчинилась."Странно… знает моё имя. Мы знакомы?! Ничего не помню!" На кухне он достал из бара бутылку водки, стограммовый стакан.
– Открой холодильник, сок апельсиновый достань.
Смешав водку с соком, протянул стакан Тураве:
– Выпей, будет легче.
Она поморщилась и покачала головой.
– Пей!!! – настоял Уваров, и она выпила двумя большими глотками.
Потом присела на плетёное кресло у обеденного стола. Через пять минут уже не мутило, голова перестала болеть.
– Спасибо. Я… не помню, кто ты и как я оказалась здесь, – призналась Лея.
Уваров улыбнулся.
– Ты не помнишь, потому что мы незнакомы. Ты заснула вчера на Троекуровском кладбище, мой друг-таксист нашёл тебя и привёз сюда, в мой дом.
– А… – протянула она.
Упоминание о кладбище напомнили ей причину, по которой она там оказалась. Боль вернулась резко, захлестнула её, тяжёлая каменная плита в груди придавила, не давая дышать. Она стала задыхаться, судорожно ловя воздух ртом. Уваров тоже ощутил эту каменную тяжесть.
– На улицу! Быстро! – заорал он и быстро ринулся к двери, показывая выход.
За задним двором начиналась берёзовая роща, там они остановились.
– Кричи!
– Что?! -не понимала она.
– Кричи, как тебе больно, громко кричи! Что есть мочи.
Кажется она поняла. Попробовала. Изо рта вышел только сдавленный звук, больше похожий на писк. Она пробовала ещё и ещё.
Тогда Уваров заорал на неё:
– Всё! Он умер!!! Его больше никогда не будет в нашем мире!!! Слышишь, ты?! Никогда!!!
И тут она закричала. Страшный душераздирающий крик вырвался из груди, поднимая птиц с верхушек деревьев, за ним ещё и ещё один. Потом она упала на ствол дерева и зарыдала.
Уваров выдохнул с облегчением:
– Умница!..
Каменная плита крошилась и осыпалась песочком…
Алекс вернулся к калитке, оставив Лею одну у дерева. Только сейчас вспомнил, что она босиком, но тревожить не стал. "Даже если и простынет – это такая мелочь по сравнению со всем остальным".
Минут через десять она подошла к нему, тихая, умиротворённая, с грустными, но посветлевшими глазами. "Она удивительная!" – подумал вдруг Вэйс.
– Замёрзла?
– Немножко…
– Пошли в дом.
Они вернулись на кухню. Он заварил чаю. Пока тот настаивался, Уваров попросил:
– Сходи в спальню за пледом, он в шкафу, правая дверца, а то мне долго шарахаться.
Лея принесла.
– Укройся.
– Спасибо. Вообще, спасибо за всё! Неловко как-то, я даже как зовут тебя не знаю.
– Уваров. Алексей… Я понимаю, имя звучит как издевательство в твоём случае. Впрочем, так меня редко кто зовёт. Чаще Алекс, друзья зовут Вэйс.
– Вэйс… – тихо повторила она. – А почему Вэйс?
– В переводе с немецкого «знающий, осведомленный». Наверное, понял кое-что в жизни, когда ноги переломал, – усмехнулся он.
От него и правда исходила огромная внутренняя сила, заставляющая соглашаться с ним, подчиняться его приказам. Такое же ощущение полной защищённости она испытывала только рядом с отцом.
Уваров продолжал "сканировать" её, прислушиваться к ней. Он чувствовал: боль ушла. Внутри осталась страшная сосущая пустота.
– Мы все в
