которому ты, шваль, и пальцем не смеешь притронуться. Даже ради своей защиты. А таким подонкам, как я, только того и нужно. Несмотря ни на что за мной стоят огромные средства и власть. Большие, чем ты можешь себе представить. Ничего, что хвастаю? И я не пользуюсь ими лишь по собственной прихоти. А ты, червяк, дразнишь меня и будишь во мне то, чему лучше бы оставаться под спудом… Пока все понятно? Слушай дальше… Мы же не станем тратить время на пустяки, правда? Поэтому за свою ничтожную шкуру можешь не волноваться. А что же тебе еще дорого, кроме нее? Посмотрим… Ты женат вторым браком. Любишь жену и, судя по кольцу на твоем пальце, она тебя до сей поры не бросила. Мои поздравления. У нее есть сын. Сколько ему сейчас? Дай посчитать… Около двенадцати? С ним все в порядке?
— Как вас понимать? — одними губами произнес Степан. — Вы что, угрожаете моему сыну?
— По счастью, он тебе не сын, Степка, — ответил я. — Всего лишь пасынок. Иначе все выглядело бы совсем скверно. Ты что же, бродяга, успел его полюбить? А знаешь, в нашем несовершенном обществе не всякая любовь приветствуется людьми и их отсталым правосудием…
— Да вы с ума сошли!
— Тише, Топтыгин! Пока это исключительно между нами… Такое ведь возможно. А значит, так и будет. По мне, ты типичный растлитель. И нужно ли пояснять, что ничье слово, даже слово несчастного мальчика, не сможет доказать обратного, если такой человек, как я, то есть, совершенный подлец и выродок, возьмется за это дело? Если ты сам вынудишь меня взяться за это дело… Впрочем, это и не дело вовсе, а так — безделица. Все ходы известны заранее. Догадываешься, кто меня этому научил? Твой нынешний хозяин… Тот самый, что защитил твою тушу от беззубой пасти закона, но не станет защищать от другого хищника. И знаешь, почему? Вот тебе поучительный факт: между хищниками так не принято… А теперь у тебя только два варианта: либо спроси меня, чего я хочу, либо поступай как знаешь — на свой собственный страх и риск…
— И чего же вы от меня хотите? — не задумываясь спросил Степан, уставившись на меня почти с благоговейным отвращением.
— Да ты и сам уже понял, Степа. Ненавидь меня сколько пожелаешь, но никогда больше не пытайся добиться взаимности. Даже в этом отношении ты не в моем вкусе… Стой тут, помалкивай и суши штаны.
Я повернулся к нему спиной, испытывая подлинный прилив сил, знакомый, вероятно, всякой просвещенной личности, которой довелось удачно и без особого напряжения напакостить своему менее развитому брату. Эдик торчал на прежнем месте, скрестив руки на груди, и взором полководца озирал покинутое мной поле брани, проницая рассеивающийся дым сражения, а также оценивая понесенный урон в живой силе и орудийной мощи. Что до Алены, она стояла рядом и делала вид, что с головой погружена в содержимое своего телефона. Не знаю, как насчет головы, но свисающие по бокам пряди волос были аккуратно заправлены за уши, что в ее случае могло означать только одно: если сестрица и не расслышала всех нюансов нашего со Степаном разговора, то вовсе не потому, что не пыталась подслушивать.
— Мы тут с вашим товарищем обстоятельно все обсудили, — уверенно заявил я Эдику, — и сошлись во мнении, что всяческие секретные процедуры лучше отложить до следующего раза. Все мы здесь, знаете ли, устали, перетревожились…
— Принял к сведению, — хладнокровно парировал Эдик. — Однако, должен вас уведомить, что по данному вопросу с мнением Степана я считаться не обязан.
— Значит, остается только мое мнение, — заключил я, подходя к своему главному оппоненту. — И оно не изменилось: никаких жандармских развлечений сегодня в моем доме не предвидится. Вы, друзья мои, ошиблись вечеринкой. Сворачивайте знамена, и — на выход!
— Эд, ты его слышал, — внезапно заговорила Алена, решительно усаживаясь на банкетку и закидывая ногу за ногу. — Мне по барабану, чем вы, мальчики, тут меряетесь, но я вас, пожалуй, рассужу. Хорош понтоваться! Все будет так, как сказал мой брат.
Эдик внимательно оглядел Алену и, очевидно, неплохо ориентируясь в языке тела, которое он с таким усердием охранял, счел ее демарш достаточно серьезным, чтобы положить конец холостым спорам и выпалить из своего основного калибра. Выстрел этот, как и ожидалось, пришелся на мою долю.
— Ситуация следующая, — Эдик смотрел только на меня. — Дом ваш, Дмитрий Андреевич, и я шагу здесь не ступлю против вашей воли. Однако, учитывая обстоятельства, Алену Андреевну я оставить в вашем распоряжении не смогу. Сожалею, но это категорически исключено. Сами понимаете: инструкция. Желаю вам приятного вечера и прошу прощения за потраченное время…
Что ж, возможности сохранить лицо мне, по-видимому, уже не предлагалось. Милый, разлюбезный Степан! Почему тебя нет, когда ты так нужен? Всего-то ты и требовал от меня, недоумка: продолжать оказывать содействие. Уж такая малость. А теперь вот придется идти на Эдика врукопашную. Лицу это точно на пользу не пойдет…
— Эдичка, прелесть моя, думай, что говоришь, — Алена заметила свое отражение в зеркальной дверце шкафа и последовательно поправила сначала волосы, а затем грудь. — Умный парень, но, бывает, такое сморозишь. Давай тогда по душам, раз такое дело… Я уже здесь. И никуда отсюда не двинусь. Коснешься меня — пожалеешь. Испортишь мое чудесное настроение — пожалеешь. Откажешься прокукарекать, когда я попрошу, — тоже пожалеешь. Нет, мне не нужно, чтобы ты кукарекал, но нужно, чтобы был готов, если понадобится. Или я, Эдичка, с чистой совестью спроважу тебя к херам собачьим. И сделаю это так, что сначала ты сам туда отправишься, а уж потом тебе твои яйца отдельно подошлют. Как я это сделаю? Ну, смотри: ложь, клевета, подтасовка… слезы еще очень хорошо срабатывают… Знаешь, как меня жалко становится, когда я плачу? Жуть! Кто же такую лапочку мог обидеть? В папеньке просто зверь просыпается… Прости, чувак, но у меня на такие случаи тоже инструкция — прямо в генах прописана. А ведь могли бы жить долго и счастливо… Разве мы не одинаково понимаем наши отношения?
Судя по реакции Эдика, до настоящего момента свои отношения с подопечной он понимал несколько иначе. Но, воздадим ему должное, его массивная, гладко выбритая челюсть недолго провисела в воздухе, а, откатившись на исходную позицию, клацнула довольно громко.
— Благодарю
