Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
В центре двора зеленеет лимонное дерево. Родители посадили его, как только переехали, то есть почти двадцать лет назад. Это придумал папа, ему хотелось, чтобы что-то напоминало им о том, как много они пережили вместе. Раньше дерево окружал огород, где росли пряные травы, помидоры, морковка, тыквы – все, что мама могла пустить в ход, когда готовила. Порой я вообще забываю о том, что когда-то она готовила и возилась в огороде. Она уже давно не занимается почти ничем, кроме работы.
Огород давным-давно зарос, но мама до сих пор ухаживает за лимонным деревом. Весной она его подрезает, раз в месяц опрыскивает ствол удобрением. Даже теперь, пока они с Бобом едят бутерброды и тихо беседуют, она с отсутствующим видом ходит вокруг дерева, срывает прошлогодние плоды, обламывает сухие веточки.
Меня страшно злит, что они тут разговаривают, а папа торчит дома один и что Боб вообще к нам притащился. Он слишком часто бывает у нас, слишком много времени проводит наедине с моей мамой. Я должна быть ему благодарна за то, что он ее поддерживает. Если бы я не ненавидела его так сильно, возможно, я и правда была бы ему признательна. Но я его ненавижу и потому хочу, чтобы он поскорее убрался.
Он врет Натали и Карен насчет того, куда уходит: говорит, что едет в спортзал или играть в гольф, а сам оставляет машину у прачечной на Береговом шоссе и тайком пробирается к нам в дом утешать маму. Не знаю, почему он врет, – то ли потому, что его намерения не так уж чисты, то ли из-за того, что мама с Карен теперь на ножах. До сегодняшнего дня Боб вел себя исключительно как верный друг, и лишь преданность, явно читающаяся в его глазах, выдает его с головой.
Мама кружит вокруг лимонного дерева и рассказывает Бобу о своих новых делах, а он ей о своих пациентах. У него есть чувство юмора, так что мама смеется, слушая его истории, и это меня ужасно бесит – но в то же время радует. Мама теперь смеется, только когда она с ним. Боб никогда не упоминает об аварии, обо мне, об Озе, а мама старается не говорить о Карен.
Доев свой бутерброд, Боб чересчур долго обнимает маму на прощание и говорит, чтобы она звонила ему, если ей что-то понадобится. После того как он уходит, мама еще несколько минут сидит во дворе одна, глядя в пустоту. Затем она делает глубокий вдох, собирает обертки от бутербродов, уносит их в дом, заходит в гостиную проверить, как дела у папы. Папа не отводит глаз от телеэкрана и старательно делает вид, что мамы здесь нет и что в мире нет ничего более захватывающего, чем мерцающая на телеэкране реклама страховки для автомобилей.
– Тебе что-нибудь принести? – спрашивает мама.
Папа в ответ увеличивает громкость. С тех пор как папа вышел из комы, прошло две недели. Каждая толика сил, вернувшихся к папе за это время, незамедлительно превращается в ярость, обращенную в основном против мамы. Мне тяжело это видеть. Мой папа, вечный оптимист, покорявший океаны и горные вершины, стал разбитым, источающим ненависть человеком.
– Я ненадолго съезжу в контору, поработаю, – говорит мама.
Папа ей не отвечает.
48
Я отправляюсь к Бобу: интересно послушать, как он врет Карен насчет того, где пропадал. По тому, как он одет, ясно, что он не был в спортзале и не ездил играть в гольф.
– Как они? – спрашивает Карен, едва он открывает дверь в дом. Вот это да! Значит, он говорит ей правду.
Карен из породы безупречно аккуратных людей. У нее всегда все сияет – и дом, и одежда, и машина, и дочь. Она любит белый цвет и не выносит грязи, пыли, потертостей. Карен – королева пластмассовых контейнеров, мастерица наводить идеальный порядок везде и всюду. Поэтому ее дом вызывает у меня стойкое отвращение. Он напоминает мне нежилые дома-образцы, где нет ничего настоящего, все цветы искусственные, псевдодеревянные полы на самом деле сделаны из ламината, а с мебели только вчера сняли пластиковую пленку. Лишь теперь, когда я мертва, я наконец вижу, с какой маниакальной одержимостью Карен ежедневно следит за порядком в своем доме, замечаю, что ее жизнь состоит из обязательной рутины, граничащей с безумием.
Боб пропускает ее вопрос мимо ушей, снимает уличные ботинки, не отходя от входной двери, и ставит их на полку для обуви в стенном шкафу. Карен идет за ним в кухню, крутя в руках влажную салфетку, пропитанную антибактериальным дезинфицирующим средством.
– Как Хлоя? Ей лучше?
Боб достает из холодильника бутылку пива, с громким щелчком открывает ее и выпивает половину одним глотком.
– А Джек? – продолжает Карен, не выпуская из рук салфетку. – Как его нога?
Боб резко разворачивается и подступает к ней вплотную, так что она испуганно пятится.
– Может, сама сходишь и спросишь? – шипит он. – Они живут через два гребаных дома. Постучись и расспроси их обо всем, что тебя так волнует. Энн – твоя лучшая подруга. Сходи, предложи ей помощь.
Салфетка в руках у Карен рвется на две части, и она удивленно смотрит на нее, словно не понимая, как такое могло случиться. Затем она аккуратно складывает вчетверо каждую половинку, забирает у дяди Боба пустую бутылку из-под пива и стирает со стола влажный след.
– На ужин будут ребрышки, – говорит она. – Что приготовить на гарнир? Рис или картошку?
49
Мама соврала папе и не поехала на работу. Удивительно, как часто люди врут и как хорошо у них это получается. Врут все. Всегда. Говорят одно, а делают нечто совершенно другое. Мама врет папе. Папа врет Хлое. Хлоя врет маме. Замкнутый круг неизбывной лжи.
Мама бесцельно бродит по магазинам в торговом центре. В последнее время она часто бывает в людных местах – там, где ее никто не знает, где она может притвориться обычным человеком. Она битый час разглядывает витрины, а потом садится на скамейку, пьет кофе, наблюдает за суетящимися вокруг счастливыми людьми: семьями с детьми, женщинами ее возраста, девчонками-подростками вроде меня или Хлои. Каждый живет своей жизнью, не думая о том, как быстро она может вдруг оборваться.
Допив кофе, мама идет дальше. Она останавливается у витрины «Шоколадной фабрики Скалистых гор», глядит на зефирки в шоколаде, и я знаю, что она думает об Озе. Через пару минут она замирает у прилавка с солеными крендельками, и я знаю, что она думает обо мне.
Она то и дело посматривает на часы, понимая, что ей пора домой, но всякий раз дает себе еще пару минут, пока наконец скрепя сердце не решает вернуться к своей собственной жизни.
50
Папа не лежит на диване, хотя должен быть именно там. Он не сидит в инвалидном кресле, хотя ему запретили передвигаться самостоятельно. Он не отдыхает, хотя его врач прописал ему полный покой. Нет, он едет в такси, положив больную ногу на сиденье. Представить себе не могу, куда он едет, но предчувствие у меня нехорошее.
Через двадцать минут мы оказываемся в Алисо-Вьехо, въезжаем в район Одубон, где все улицы названы в честь разных птиц. Такси сворачивает на улицу Голубой Цапли и останавливается у серого дома на две семьи, перед которым желтеет засохший газон. Таксист помогает папе выбраться из машины.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
