Апроши вели под покровом ночи, чтобы затруднить прицельную стрельбу из крепости; но когда ночь, как под Нарвой осенью 1700 г., оказывалась светлой (лунной), то «едва можно было работать» [358]. Через четыре года, по наблюдениям нарвского гарнизона, иногда русские работали лишь ночью, но если огонь из крепости был слаб, то работы могли вестись и ночью и днем [359] Чем ближе к контрэскарпу, тем упорнее становилась работа. Во время второй нарвской осады 2 июля русские повели шанцы по гласису ко рву бастиона Глория. Отряд шведской пехоты из 80 человек под командованием капитана Фролиха был отправлен Горном на крытый путь, чтобы досаждать им выстрелами. Однако русские обращали мало внимания на огонь Фролиха и казались настроенными продолжать работы вне зависимости от того, насколько большие потери они могли понести в этом случае [360]. Защитники также отметили, что 14 июля работы велись интенсивно под обстрелом нарвских пушек; русские продолжали свою линию и укрепляли ее турами, и «ни жестокий огонь пушек со стен ни ружейный огонь с контрэскарпа не мог помешать им соорудить ложемент на контрэскарпе»[361]. Ласковский считал, что быстрому продвижению осадных работ способствовала недостаточно активная артиллерийская оборона Нарвы[362].
На начальном этапе осады Выборга в 1710 г. преимущество в артиллерийской мощи было на стороне осажденных шведов. Ф. М. Апраксин сообщал Петру об эффективности огня их пушек и мортир: «Неприятели, государь, противо нас сделали три батареи и стреляют по нашим батареям зело жестоко и цельно; одну пушку у нас разбили так, что стрелять не можно, а другая раздулась от многой стрельбы… Также начали летать в наши шанцы бомбы, однако-ж действуют зело плохо и шкоды великой до ныне не чинят» [363]. Позднее парк осадной артиллерии русских пополнился, но они столкнулись с новой проблемой – белыми ночами. 2 июня Ф. М. Апраксин писал царю: «Великая, государь, нам чинилась мешкота от провозу пушечного и мортирного: от Беликова каменья невозможно тихо провесть, к тому ж ночи светлы, как день; когда повезут, то неприятели, усмотри, жестоко стреляют ис пушак и тратят людей» [364]. Этих «потраченных» под Выборгом людей адмирала Апраксина наблюдал датский посланник Юст Юль, который записал под 22 мая: «Я посетил лазаретный барак, где видел много жертв войны; иные из этих несчастных лишились рук, иные ног, а иные получили другого рода страшные раны. Русские офицеры рассказывали мне, что в ночь накануне залпом картечью из шестерых городских орудий за один раз убито и ранено 30 русских рабочих» [365]. Земляные работы грозили травмами и вне неприятельских выстрелов: «Господина подполковника князя Долгорукова постиг несчастливый случай: ехал с генералом-лейтенантом Голицыным в наши шанцы и упала под ним лошадь, и расшиб ногу гораздо больно. Благодарим бога, что не переломил [366]», – писал из-под Выборга адмирал Апраксин 29 мая 1710 г.
Стрельба по осаждающим тщательно фиксировалась рижанином Гельмсом в его дневнике. Мы не знаем, откуда невоенный житель Риги брал настолько подробные сведения о действиях шведского гарнизона; возможно, он получал сведения от офицеров, или в дни осады весь город жил новостями о событиях на крепостных стенах – сколько выстрелов было произведено по осаждающим, сколько было убито и проч. В первый день появления русских с Коброншанца было сделано шесть выстрелов и убит один солдат осаждавших; с Масельского бастиона сделали два выстрела через реку, не поразив никого. Через два дня из города производились «многократные выстрелы», но об их результативности рижане ничего не узнали, т. к. «была очень туманная погода»[367]. 8 ноября 1709 г. (даты в журнале Гельмса не совпадают с датами в русских источниках) рижанам стало известно (очевидно, от шпионов), что русский генералитет соберется в недавно захваченном Кобершанце на военный совет для осмотра рижских укреплений: «Когда утром в 9 часов русские генералы собрались, то нашим дали знак, по которому тотчас же со всех городских бастионов открыли пальбу в Коброншанец. Мало было успеха, однако, из такой пальбы, потому что ядра падали большею частью в воду, так как шанец лежал очень низко. Только некоторые навесные выстрелы заставили собрание разойтись» [368]. Следующей ночью в ярком лунном свете было видно, как к осаждающему корпусу прибыли суда с провиантом и артиллерией, однако огонь не смог помешать им пристать к берегу.
Любопытный эпизод относительно осады Риги описан в журнале Гизена; из него видно, как осаждающие воспользовались временным прекращением огня для продвижения своих работ и, видимо, таким образом нарушили негласное соглашение о прекращении траншейных работ на время затишья: «В 24 день июня перестати соизволили со обоих сторон в 6 часу по утру до другова дня 9 часу перед обедом. А понеже между тем учинилось, что осаждатели ночию в апрошах переменилися и фашины принесли, осажденные увидя сие, всю ночь с великих пушек гораздо стреляли на осаждателей» [369].
«Дневник военный действий Полтавской битвы» описывает, с какими трудностями действительно столкнулись (или могли столкнуться по версии автора Дневника) шведы в осадных траншеях. В частности, упоминается применение русскими при обороне Полтавы некой «машины с крюком» для доставания неприятельских работников из траншей: «Проходящих сапами земляной вал сделанной машиною с крюком вынуто из сапов 11 человек без потеряния от войска Царского Величества ни одного человека, да в сапах вала найдено тем же инструментом побитых до 24-х, а протчие убежали»[370]. Надо сказать, что примеры использования подобного приспособления при обороне крепостей известны. Так, С. А. Иванюк выявил применение схожего «очепа» для обороны в XVI в. (осада Пскова Стефаном Баторием 1581–1582 гг.) и в XVII в. («Азовское сидение» 1641 г.) [371]. При осаде турками Вены в 1683 г., когда осаждающий подошел под самый палисад, имперцы тоже применяли «машину» с крюком. Голову турка захватывали длинным крюком, притягивали между брусьями палисада и там отрубали косой на древке; иногда удавалось захватить три или четыре головы [372]. Любопытно, что и при обороне Севастополя в 1854–1855 гг. защитники захватывали в траншеях противника людей с помощью веревок и шестов с крюком [373]. Некая машина из «древних времен» под названием «волк» упоминается в трактате «Комендантское зерцало» де Билля – с ее помощью защитники могли захватывать приставляемые к стенам лестницы атакующих; комментатор Вердмюллер также призывал использовать опыт древних («Я чаю, чтоб было от древних людей нам чего научиться, может, так же доброго или еще и лутчаго (хотя мы и думаем что мы их умнее)») и считал, что с помощью волка можно затаскивать в город лезущих на приступ; примечательно, что на русский язык эти рассуждения были переведены как раз около 1709 г. [374]. Тем не менее более достоверные свидетельства о применении «крюков» в Северной войне нам не встретились.
