Боргсдорф также подчеркивал, что для обитателей траншеи опасны не только выстрелы, но и осколки, поднимаемые ядрами и пулями при ударе о бруствер траншеи, поэтому покрытая землей поверхность более безопасна по сравнению с каменным или деревянным покрытием [341].
С поражающими свойствами камней связан любопытный прием, описанный де Виллем в «Комендантском зерцале». Он рекомендовал гарнизону складывать присыпанные землей кучи камней у дорог и других мест возможного передвижения осаждающих в пределах огня крепостных пушек; пристреляв к ним орудия, оставалось ждать, когда противник окажется рядом, – тогда ударом ядра куча разбивалась и камни разлетались, поражая всех вокруг[342].
Ружейный огонь с крепостных стен был также опасен для осаждающих. Рассуждения о характеристиках стрелкового оружя встречаются у Вобана: «Мушкет стреляет на 120 тоизов [т. е. ок. 240 м. – Б. М.], и ежели он винтованой, то на 150, и может человека на 300 шагов убить. Ежели близко из нее выстрелят, то пройдет пуля сквозь двух досок, которые каждая 2 дюймов толщиною, ежелиже из нее стреляют на 50 шагов, то ядро на сквозь прошибет, то во что оно попадет» [343]. Боргсдорф также подтверждает, что гладкоствольные «мушкеты с закатными своими пулками не столь далеко доносят, как из винтовалных пищалей шомполом забитые пули» [344]. Тот же автор пишет о «валовых мушкетах» – крепостных ружьях крупного калибра (в России они назывались «затинными пищалями»). По сравнению с полевыми мушкетами они стреляют более цельно, но «увечат салдат при непрестанной стрельбе отдаванием своим, так что потом более служить не могут» [345].
Боргсдорф писал о необходимости выставлять на бруствер крепостных стен мешки с песком и туры с землей, чтобы из-за них солдаты могли безопасно вести огонь по неприятелю в поле или во рву. Однако необходимо было следить за тем, чтобы солдаты целились во врага, а не просто стреляли в его сторону: «Держат правда в осадах за доволно, егда салдат толко выстрелит, и не спрашивают того, на воздух ли, или по неприятелю тот выстрел пошел, но сожаленью достойно есть такое небрежение, от которого неприятель без страху прибыток себе получати может» [346]. Это мнение созвучно с записками Морица Саксонского, который наблюдал, как солдаты просто клали мушкет между брусьями палисада и стреляли наугад [347].
Апроши под Ниеншанцем были открыты и велись крайне близко от стен крепости, и по ним осажденный вел сильную пушечную и ружейную стрельбу. 27 апреля 1703 г. русские устанавливали на батарею несколько мортир, осажденные, заметив это, открыли огонь, из апрешей им ответили из мушкетов, и под жаркую перестрелку работы на батареях продолжились, причем «из города по наших из мортир бомбы и каменья непрестанно бросали». 29 апреля царь вернулся под Ниеншанц из поездки на взморье и стал свидетелем другого огневого боя. «В шанцах наши под командою майора Кирхена будучие увидя огнь в городе, по приказу залп дали, а понеже при том пушки на батареи с великим шумом влечены были, и от того неприятель устрашился, чая на себя приступу, для того учинили с города из пушек и из мелкого ружья превеликую стрельбу, и непрестанно в ров свой кругом города гранаты, люсткугели [осветительные снаряды. – Б. М.] и бомбы бросали; однакож тем наших не вредило; для того что в апрошах сидели, продолжая их далее; той же ночи 19 пушек, да 13 мортир на батареи поставлено»[348].
Из лагеря под Дерптом Шереметев доносил царю о действии артиллерии осажденных, которые бросали из города бомбы не жалея, по обеим атакам залпами из семи мортир, и хотя бомбы попадали в шанцы, урон был мал [349]. В другом письме Шереметев писал: «А из города с пушек и с мартиров непрестанная стрелба, бомбы сажают в шанцы ис трех и из двух мартиров вдруг; а бомбы по черепию [т. е. по черепкам, осколкам. – Б. М.], кажетца, дву пудовые» [350].
Попавшая в траншею бомба могла нанести большой вред – можно представить, насколько опасен взрыв среди скопления людей, находящихся в замкнутом пространстве. Осколки бомб калечили людей и ломали оружие; так, под Дерптом в полку Юрия Шкота было «от бомб в шанцах… переломано: 14 фузей, 3 багинета» [351]. Документы многих полков в разных осадах, должно быть, содержали похожие записи: «В опрошах при Штетине розбито фузеи 8. Да роздуло фузеи 3», – значилось в документах Бутырского полка[352].
Ведение апрошей под самыми стенами Нарвы и связанные с этим потери от огня с близкого расстояния отражены в журнале Гизена. Вечером 10 июля 1704 г. осаждающие заняли новые апроши поблизости от реки Наровы у бастиона Виктория, позиция эта была настолько близкой ко рву, что позволяла вести прицельный огонь из стрелкового оружия по бастиону. Шведы всю ночь палили из пушек и мушкетов, желая выбить русских из новых апрошей; от этого огня погибли трое солдат и Гордон, адъютант генерал-поручика Шонбека. Несмотря ни на что, в ту ночь работы в апрошах продолжали и к утру «защиту земляную при турах, как надлежит, сочинили»[353]. Также вечером, 23 июля во время перемены караулов в передовой траншее у реки фузейным выстрелом с того же бастиона Виктория был убит Преображенского полка полковник Дмитрий Кузьмич Карпов. Он отличился в 1702 г. при штурме Нотебурга, где был ранен, и теперь о нем «во всей армии зело сожалели, для его изрядных качеств, и погребли его со всякою достойною честию»[354]. Надо сказать, русские стрелки в траншеях также вели меткий огонь по стенам – самому коменданту Горну, распоряжавшемуся на валах Нарвы, 11 июля мушкетной пулей оторвало палец на руке [355], а 7 августа на бастионе Гонор погиб артиллерийский подполковник Киннерт – он командовал стрельбой осветительными ядрами по русским траншеям, и стоило ему для лучшего обзора встать на лафет, как он немедленно был сражен пулей [356]. Мушкетной пулей из русских траншей был ранен в ногу комендант Кексгольма полковник Штерншанц, когда он обходил валы своей крепости [357].
