Курбаши думал, повесив голову. Кто мог убить их так жестоко и так не по-мужски? Может быть, у несчастной Чехрозы была сестра где-нибудь в соседнем ауле? Но как представить себе девушку настолько сильную и решительную, что она способна справиться с двумя вооруженными головорезами, при этом одного убить голыми руками… Правда, чего тут представлять, если такая точно девушка глядит сейчас на него.
– Стоять! – на застывшую Джамилю смотрел черный револьвер Хужруза. – Не двигаться!
Лицо Джамили сделалось растерянным и испуганным.
– Господин, чем я провинилась?
Курбаши криво оскалился. Так это ты убила Жахонгира и Алишера?
– Нет, никогда, да и как…
– Не знаю, как, – перебил ее басмач, – вот только если не ты, то откуда ты узнала, как именно убили Жахонгира? Штаны с него снимала и осматривала, что ли?
Он хрипло засмеялся. С ней все ясно, эта Джамиля – шпионка большевиков. Убила двух моджахедов и теперь пришла по его душу. Только ничего у нее не вый…
Произнося свою грозную речь, курбаши немного отвлекся, его револьвер смотрел теперь не прямо в сердце девушки, а чуть вниз. И Джамиля мгновенно этим воспользовалась.
Хужруз и сам не понял, как так вышло, что он, только что стоявший с револьвером, вдруг оказался обхвачен стальными руками Джамили, и его собственный револьвер теперь смотрел ему же в висок. Попытки вырваться привели к тому, что горло его оказалось зажато в железный замок.
– Измена! – крикнул он слабеющим голосом и потерял сознание.
В ту же секунду в комнату вбежал Жабборали с огромным кольтом в руках.
– Руки! – крикнула Джамиля. – Я застрелю его!
Но басмач, не слушая ее, вскинул кольт. Револьвер в руках Джамили изрыгнул короткое пламя, и гигант с грохотом повалился на землю. На звук выстрела прибежали трое бандитов и недоуменно воззрились на своего главаря, обвисшего в руках барышни. Спустя полминуты кто-то высадил стекло, и сразу несколько винтовок сунулись через окно в комнату.
Джамиля вместе с курбаши, которого она не выпускала из стального захвата, забилась в угол и прикрывалась Хужрузом, переводя свой револьвер с одного разбойника на другого.
– Слушайте меня! – громко выкрикнула она. – Я не причиню вам никакого вреда. Я не враг вам. Я думала, ваш командир убил ту девушку и ее отца, и хотела отомстить. Это ошибка. Я поняла, он ни при чем. Выпустите меня – и я уберусь отсюда вон. Нам нечего делить.
Бандиты, чуть поколебавшись, стали опускать винтовки и пистолеты.
– Отлично, – проговорила Джамиля. – Теперь вы все уйдете с моей дороги, я выйду на улицу, сяду на коня, отпущу вашего главаря и ускачу прочь. Видите, я только ранила громилу, я не сделаю вам ничего плохого.
Бандиты стали расступаться и пятиться. Джамиля, продолжая тащить на себе сомлевшего Хужруза и водя пистолетом из стороны в сторону, пошла к выходу. Она вышла из дома и на миг отвлеклась. В ту же секунду стоявший за углом дома басмач со всего маху ударил ее рукояткой сабли по голове.
Джамиля пошатнулась, глаза ее затуманились. В следующий миг она выронила пистолет, отпустила главаря и повалилась на землю, показавшуюся отчего-то ужасно жесткой…
Очнулась она уже ночью, в запертом хлеву. Какая-то добрая душа перед тем, как бросить ее за землю, подложила пук соломы. В беспамятстве Джамиля перевернулась на живот – соломинка уперлась ей в нос и щекотала его. Она попыталась встать, но не смогла. Кружилась голова, ноги и руки не слушались. Не сразу она поняла, что и ноги, и руки спутаны веревками, словно у барана, которого собираются зарезать на Курбан-хайит.
– Эй, – крикнула она слабым голосом, – эй, кто-нибудь! Помогите!
Спустя несколько секунд снаружи раздался грубый голос:
– Чего орешь, чертова дочь?! Лежи смирно.
– Мне больно! – крикнула она. – Веревки впились в кожу. Ослабьте немного.
– Ничего, потерпишь, – отвечал ей часовой. – Утром тебя повесят, так что немного осталось…
Несколько секунд она сидела молча, осмысливая сказанное. Подлинный суфий не боится смерти, ибо смерть – всего лишь шаг на пути к единению со Всевышним. Но она не могла умереть прямо сейчас, надо было найти и вернуть Коран Усмана.
Извиваясь, словно змея, Джамиля поползла по земле в угол хлева. Нашла выпирающий из стены кусок кирпича, стала усердно тереть об него веревку, стянувшую ее руки. Глина была необожженная, и веревка никак не поддавалась. Сколько осталось до рассвета, успеет ли она освободить хотя бы руки, или всему конец?
Однако времени стенать и жаловаться на судьбу не было. Надо было продолжать попытки. Делай, что можешь, а там уж как решит Аллах…
Она терла, терла и снова терла, быстро, сильно, не останавливаясь. Ах, если бы сейчас спички или хотя бы кремень – твердый, бугристый. Сначала она пережгла бы веревки на ногах, потом – на руках. Но нет ни спичек, ни кремня, один только кирпич-сырец.
Как могла она совершить такую ошибку, как могла не заметить врага за спиной? Но еще большей ошибкой с ее стороны оказалось решение пойти к курбаши. Она была уверена, что девушку и ее отца-кузнеца убили по приказу Хужруза, она хотела отомстить. Ну, хорошо, пришла – так зачем было вести долгие разговоры? Один взмах остро отточенного лезвия – и басмач отправился бы на тот свет. Но когда она поняла, что он не виноват в гибели девушки, когда он сам обрадовался смерти убийц – нет, после этого она не могла его зарезать как барана. И это был первый шаг к провалу. Вторым шагом стало то, что она дала себя связать, когда была в беспамятстве. Если бы у нее сохранилось хоть толика сознания, она бы напрягла мышцы, она бы сделала так, чтобы потом расслабить их и снять веревки.
Впрочем, почему бы не попробовать освободиться прямо сейчас? Есть ведь индийская техника трансформации суставов. Надо просто выскользнуть из пут, словно змея, она ведь помнит эту технику… Джамиля замерла на минуту, закрыла глаза, впадая в глубочайшую медитацию. Если бы сейчас ее увидел кто-то посторонний, он бы решил, что она просто умерла. Но нет, она жила, только сознание ушло в небывалые глубины… Однако сейчас оно выпорхнет оттуда, и тело изменится, и никакие путы его не остановят.
Джамиля открыла глаза, вывернула суставы – в одну сторону, другую. Она пробовала так и эдак, проявляя гибкость, которой позавидовали бы цирковые фокусники – но все напрасно. Ее спутали не просто веревками, это были прочные кожаные ленты, которые стягивались тем сильнее, чем сильнее она пыталась вырваться. Но она не отчаивалась. Как та лягушка из басни, она продолжала барахтаться, пытаясь выпрыгнуть из горшка с молоком. В детстве, когда она читала эту сказку, ей было страшно. Она ведь помнила, что сначала лягушек было две. Одна, менее упорная, перестала барахтаться и утонула. Другая продолжала барахтаться и вдруг ощутила под ногами что-то твердое, на что смогла встать. Джамиля решила, что твердое – это труп первой лягушки. Таким образом, умерев сама, та дала возможность второй лягушке спастись. И хотя в конце сказка давала совсем другое объяснение, она гласила, что лягушка бултыхалась и просто сбила масло, но Джамиля понимала, что такого не может быть. Конечно, лягушка наступила на труп своей подруги и только благодаря этому спаслась. Джамиля понимала эту историю так: одни люди часто живут за счет других людей. Скажем, богатые и сильные живут за счет бедных и слабых. Так она думала, пока не встретила учителя Хидра, который объяснил ей, что богатство и бедность тут ни при чем, а важно только состояние души человека. В конце концов, мера всему – это Всевышний, создатель миров, отец человечества. Тот, кто может мериться этой мерой и хотя бы пытается соотносить себя с ней, тот избранник судьбы, и не беспокоят его ни пустые радости, ни пустые горести…
