расхватывались; строились новые фабрики и расширялись старые, удваивалось число рабочих часов, работали ночью, цены на товары и заработки выросли непомерно» – писал В.П. Безобразов.
«Не успеет составиться новая акционерная компания, смотришь, все её акции разобраны нарасхват до дня официальной продажи, и тот час начинают ходить из рук в руки с надбавкой» – писал «Вестник промышленности» в 1858 году.
«Министры и другие сановники, чиновники всех рангов бросились играть на бирже, помещики стали продавать имения, домовладельцы – дома, купцы побросали торговлю, многие заводчики и фабриканты преобразовали свои учреждения в акционерные компании, вкладчики в правительственных банках начали выбирать оттуда свои вклады, – и всё это бросилось в азартную игру на бирже» – вспоминал журнал «Русский экономист» четверть века спустя.
Вокруг трона сформировалась дворянски-предпринимательская олигархия, своеобразным символом которой было «Главное общество российских железных дорог» (ГОЖД), акционером которого был сам царь, а управляющим – знаменитый финансист барон Штиглиц. По мнению Карпи, эта олигархия и была залогом устойчивости власти Александра II посреди всех бурь его царствования. Финансовая заинтересованность императора и непрозрачность политического режима были идеальными для создания и преумножения олигархических капиталов и лучшего правительства денежные мешки и желать не могли.
Однако эта эпоха погони за рублем была недолгой. Экономическая база России явно не была рассчитана на такую нервическую спекулятивную активность. Очень скоро выяснилось, что большинство ходящих денег – это кредитные билеты, которые ничем не обеспечены. Началась страшная инфляция.
«Дорого поплатилась Россия за это увлечение. Все потерпели: серьезные предприятия лопнули, потому что вследствие возвышения всех цен не хватило оборотного капитала, а кредита не было; дела же дутые потому, что аферисты или сами надулись, или других надули. При таком печальном положении денежного рынка отовсюду раздается крик: Денег нет! Денег нет! И это после недавно выпущенной массы кредитных билетов. Не денег не было, а не было капиталов. Обманутые обилием бумажных денежных знаков, мы начали массу новых промышленных предприятий, которые потребовали значительных основных капиталов, а между тем общий оборотный капитал страны уменьшился вследствие войны», – писал знакомый Достоевскому либеральный экономист Головачев.
В 1860 терпит крах банкирский дом Штиглица, бывший в николаевскую и начале александровской эпохи стержнем российских финансов. Штиглиц едва ли не самовольно диктовал котировки на бирже, определял ситуацию с внешними займами России, ухитрившись даже в Крымскую войну заключить для Николая I заем под низкий процент.
Однако с конца 1850-х министерство финансов во главе с либералом Княжевичем начинает атаку на Штиглица в союзе с банковским домом Ротшильдов. Государство заключает заем через Ротшильдов помимо Штиглица. Но из 6 млн. фунтов стерлингов суммы займа, российское правительство получает меньше 4 млн. Ротшильды поступили с Романовыми как обычные финансовые аферисты.
Это способствовало восстановлению престижа Штиглица. Вместо закрытого частного банка он возглавляет Государственный банк Российской Империи. В этом качестве он вместе со сменившим либералов министром финансов Рейтерном участвует в попытке установления в России золотого стандарта. В 1862 году Госбанк занимает у всё тех же Ротшильдов 15 млн. фунтов стерлингов и в России вводится свободный обмен кредитных билетов на золото.
Однако, вот незадача, именно в этот момент начинается польское восстание, подогреваемое Англией и Францией, эти державы угрожают России войной, правительство вынуждено идти на огромные расходы, чтобы подавить восстание и должно готовиться к кажущейся неминуемой новой войне за Польшу. Всё это чудовищно дестабилизирует российские финансы – все попытки правительства поддержать курс ведут лишь к чудовищному дефициту и окончательному валютному краху 5 ноября 1863 г.
Известный русский экономист, один из видных идеологов русского протекционизма, Александр Павлович Шипов (1800–1878) писал в «Гражданине» Достоевского:
«Что мы слѣдуемъ, во всѣхъ мѣропрiятiяхъ нашихъ, внушенiямъ плутократiи и ученiю фритредеровъ, – являются два неотрицаемые факта. Это – несчастная финансовая операцiя 1862 года, совершенная опять въ надеждѣ искуственно возвысить упадшiй нашъ вексельный курсъ, длившаяся съ мая 1862 года по ноябрь 1863 года, и таможенный тарифъ 1867 года. Въ апрелѣ 1862 года, когда предпринята была опеpaцiя искуственнаго повышенiя нашего вексельнаго курса, курсъ этотъ былъ 28 апрѣля на Лондонъ 3410/16 пенса, на Парижъ 36,3 сантима; потомъ государственный банкъ, получивъ въ свои руки монету изъ совершеннаго на сей конецъ займа, сталъ ежемѣсячно назначать повышенiе курса, приплачивая разницу между естественнымъ и назначаемымъ курсомъ, и постепенно довелъ искуственный курсъ 28 октября 1863 года до того, что курсъ на Лондонъ былъ 3715/16 пенса, а на Парижъ 39,6 сантимовъ, т. е. почти доведенъ былъ до пари; но издержавъ на это почти 100 миллiоновъ рублей, онъ не въ силахъ былъ продолжать болѣе дѣлать такiя же безполезныя затраты, долженъ былъ остановить выдачу на этотъ предметъ денегъ и курсъ вдругъ рухнулся въ ноябрѣ гораздо ниже того курса, какъ было 28 апрѣля 1862 года».
Другими словами, Ротшильды сперва вовлекли Россию в бессмысленный для неё проект золотого стандарта и в крупный заём. А затем, инициировав чудовищную дестабилизацию России через польские события (вся политика Британской империи во второй половине XIX века проводилась под контролем Лайонеля, а затем Натана Ротшильдов – и это не конспирологическая теория, а факт, доказанный публикацией переписки Ротшильдов с британскими министрами), Ротшильдам удалось превратить Россию в должника, при этом без всяких финансовых приобретений для неё.
Польшу и Западный край России удалось отстоять благодаря сверхэнергичным действиям М.Н. Муравьева-Виленского (которого левый Карпи, разумеется, именует «вешателем»), но это не значит, что не обошлось без территориальных потерь – продажа Аляски Соединенным Штатам была вызвана, прежде всего, необходимостью справиться с финансовой катастрофой вызванной крахом курса. За все американские колонии было выручено жалких 11 млн. рублей, в то время как потери от финансового краха были более 100 млн. Продажа эта произошла совсем незадолго до золотой лихорадки и мнение, что мировая плутократия попросту «развела Россию на деньги» было тем более всеобщим, что оно единственно верно отражало положение вещей.
Карпи характеризует эту ситуацию с характерным для марксистов презрением к воздействию международной плутократии и внешнеполитических обстоятельств на русскую экономику и общество.
Классическому марксизму вообще присуще «великолепное презренье» к деятельности международной финансовой олигархии, рассматривавшейся как, якобы, незначительный побочный эффект на пути развития производительных сил капитализма. Настолько незначительный, что, при рассмотрении Марксом, по большей части остается за кадром.
И в самом деле, марксистская теория отстроена так, что финансовому капиталу в ней места практически не остается. Капиталы у промышленников берутся как бы ниоткуда. Кризисы рассматриваются как связанные исключительно с перепроизводством и роль биржевых спекуляций в них – это роль исключительно индикатора. Главными врагами рабочих оказываются производители-предприниматели, которых можно шантажировать стачками. А о финансистах речи практически нет.
Фигура умолчания основателя марксизма на месте
