в голове своим чередом идут-догоняют друг друга вечные заботы жизни.
Помнит Васёнка другую ночь, после той счастливо освятившей их ночи у Туношны, когда уже повенчанная любовью хозяйкой вошла в Макаров дом. Поднялась, как всегда раненько, хозяйничала у печи, в певучей заботе о Макаре, думала: как-то он там, в горнице, не осердился ли, что от обоюдного тепла безгласно ускользнула? Сердцем была с Макаром, а умом казнила себя за то, что Лариска одна, что Женя заждалась, что колхоз-то, как прежде на её руках и распорядиться за неё некому. Хозяйничала привычно, а душа, всё одно, разрывалась между Макаром и дневными ждущими её заботами. Не могла уйти от людей, с которыми столько лиха перенесла, столько общих забот осилила!..
Тревожилась: вдруг Макар не одобрит её забот по колхозу? Вдруг мыслями разойдутся? И как же легко ей стало, когда Макар не то, чтобы понял, просто он знал то, что знала она. На зов её улыбчиво поднялся, поплескался под рукомойником, дал себя покормить, вместе вышли на волю и, тая нетерпеливое ожидание снова свидеться, разошлись до вечера, каждый по своим делам.
А дел за все, уже после войны прожитые годы, прошло через жизнь несчитано. И дела и нужды вековечные: землю обиходить, хлебушек посеятьсобрать, озаботиться стадом колхозным, кормами от лета до лета. Теперь вот и машинами, тракторами, комбайнами – благо, что Макарушка всю эту механику в свои руки да под свой надзор взял. Всё бы ничего, всё привычно, если б не тот нервотрёп, что по стране пошёл, по селу особенно, с приходом во власть Никиты Сергеевича. Тут уж пришлось лбы прихмурить, думой помаяться, чтоб не оказаться не в ладах с опытом крестьянским. Может, сбили бы с пути и Васёну Гавриловну привыкшую хозяйствовать своим умом, да выручило тут одно заметное дело. Пригляделся к ней единственный на область, известный в стране академик, что институтом животноводства ведал, предложил вместе потрудиться над разведением местной высокоудойной породы коровушек, на что Васёнка в готовности откликнулась. Новая, ко всем прочим, добавленная заботушка годы отобрала. Но дело свершилось, и так уж получилось: к тём орденам за прежние страдные её труды добавили ей Звёздочку Героя, да депутатство в Верховном Совете.
Заметность в государственной жизни и дали возможность выстоять перед начальственным нажимом, оберечь, хотя не во всём, не без утайки и хитростей, сложившуюся в Семигорье жизнь.
Мирские заботы все годы шли бок о бок с заботами родительскими, - свято исполняла Васёнка слово, жарко выдохнутое в первую их брачную ночь с Макаром. Людностью полнился дом: детки, один на руках, другой в ногах. Третий – на подходе. Четыре девчонки, пятым, наконец-то Макаров наследничек, Борька, появился. Всё это ещё при Лариске да КатенькеГодиночке – не дом, сад детский: озорство, галдёж, суета до ночи. Когда б не волюшка вкруг дома, негде бы приклонить и головы к Макарову плечу!..
Как ни велики колхозные заботы, а родительские при себе держат: девчонки растут, ровно грибы на сугреве. Вчера, вроде бы ещё кукол наряжали, сегодня, глянь, женихи на уме.
Лариска по селу повертелась-повертелась, а выглядела городского парня, из строителей, с готовой уже квартирой, что по догадке Васёнки, и расположило Лариску.
«Он, мам, на руках меня носит!..» - уверяла. Вот и доносил её, мужичок! Руки на бутылку уронил. Впору самого на себе таскать. А Лариске лишь бы деньги! Не печалится, по барахолкам бегает , что-то, где-то себе выхватывает. То сапожки, то шляпку, то пальтишко модное. Как была в детишках: «всё себе» - даже спала, крепко обняв себя ручонками! – так и поныне одно на уме: форсом кому никому голову задурить!..
Вот, Катюшка-Годиночка, вроде бы и не родная кровь, а по душевности вся своя. Взрастала с грустиночкой, да умишком радовала. Думкой жила на доктора выучиться, так, без шума, - не то, что Лариска! – и через институт прошла. Теперь вот, под Москвой, в особом санатории детишков нездоровых к жизни возвращает!..
Васёнка, бывая в столице, не упускала возможности навестить Катюшку, и каждый раз сокрушалась: всем-то взяла милая доченька, и приглядностью, и отзывчивостью, и умелостью. А вот пару себе на жизнь не сыскала.
− Ну, что ты, мама, переживаешь! – успокаивала Годиночка, улыбаясь грустной своей улыбкой. – В том ли счастье, чтоб кого-то мужем назвать? Вот человека встречу, тогда уж!..
− Всё верно, доченька. – думала Васёнка, да лягко ли, после такой войны страшенной достойного человека углядеть? Знаю, как тяжко с нелюбимым быть, а в одиночестве-то ещё тяжелее!..
Болело сердце за Катюшку, да разве в таком деле поможешь родительским умом?..
Вот и Валюшка, первая от Макара деточка уже заневестилась. Яблонькой вся цветёт! И тоже мысли полохаются: ладно ли судьба сложится? Не споткнётся ли на порожке, как довелось самой Васёнке споткнуться?..
Любашка, Верка да Надюшка ещё от дома ни на шаг. Эти ещё порадуют голосками живыми да играми-забавами. Ещё потаскают из лесу ягод да грибков, с уроками ещё насидятся в трогательной, почти взрослой озабоченности. Вот Борька, припозднился, каким-то чудом попал в плотное девчоночье окружение. Видать, последний наследничек у них с Макаром. Весь в отца, всё чего-то соображает, всё в молчунах ходит, а заговорит – таким ли вразумляющим басом, что в пору изумиться: откуда такое наследство к ним в род пожаловало?..
Там заботы, тут заботушки, когда-то одолеет их человек? Как-то из города возвращалась в усмерть замотанная, не зарадовалась даже в дом войти. Попросила Лёшу-шофёра перед селом остановиться, вылезла из «Козлика», велела в гараж одному ехать.
Сама к Туношне, в луга пошла. Опустилась на бугор, близ воды, долго сидела, слушала похожий на детский, лопоток переливистых струй. Не осилила даже руки поднять, убрать упавшие на лоб и глаза волосы. До дому добралась, когда огни по селу засветились.
Такой и застал её Макар. Сидела за столом, какая-то потерянная, на себя не похожая.
− Что с тобой? – спросил удивлённо.
− Мысли дурные, Макар. Скажи, зачем всё, что мы делаем?.. Столько годов хлопочем, жизнь без меры растрачиваем?.. Ходим-ездим, ругаемся, выпрашиваем, добываем то на коровок, то на землю, то на дворы, на то, другое, третье… а зачем? К чему всё это?..
Жизни – осталось всего ничего, а мы головы от дел поднять не можем. Вроде и не жили! Ни друг для друга, ни для себя. Как же это, Макар? Зачем всё это?..
Макар потерялся. Не ждал таких мыслей от, казалось, всегда покладистой Васёнки. Как мог, успокоил. А сердце
