нее, Гончаров. Пустое место», – тотчас приходит в голову ответ.
– Я нашел в одном из протоколов ее показания. Леонида посадили, когда Злата Леонидовна родила мальчика. Следствие вели почти год, все это время Белоцерковский находился в СИЗО. Я обнаружил объяснительную Златы о причинах ее отсутствия на заседании в качестве свидетеля – обращение в травмпункт. Я запомнил диагноз. В нем описание повреждений, характерных для домашнего насилия, – деловито-сдержанно добавляет Либерман.
– Господи, – хрипло выдыхаю я. – Я виноват во всем…
– Аккуратно, Ник! Давай я поведу, – встряхивает меня Роберт. – Ты тоже был под подозрением. Наверняка, Вадим пытался прикрутить и тебя. Перестань себя корить за…
– Я не знал, что этот урод поднимал на нее руку. Мирон не производил впечатление насильника. Я не знал… Черт, Роб, почему же она не написала?
– Подтверждаю слова Роберта, – спешит меня успокоить Моисей. – Вадим много раз указывал вас, как сообщника. Решение бежать в Америку было отчасти правильным. Кто знает, чем бы все закончилось для вас, Никита Федорович? Вас тоже могли посадить. Запросто! Думаете, Злата была бы счастлива такому повороту? Так что прекратите себя корить. У вас есть возможности и… И я есть. Попробуем добиться пересмотра дела. Леонид отсидел почти шесть лет. Более чем достаточно для виновного в мошенничестве. Более чем, – повторяет он многозначительно.
– Спасибо вам, Моисей Лазаревич. Вы правы, уже ничего не исправить. Попробую помочь ее папе. А потом и с Мироном разберусь.
– А вот с этим не стоит торопиться, – почти одновременно произносят Роберт и Моисей.
– Это почему? Он бил беременную женщину и…
– Вам надо беречь себя, Никита. Что будет, если вы попадете в тюрьму?
– Будет плохо, – со вздохом соглашаюсь я. – Пусть пока живет. Пока…
– Конечно, пока. А потом… бумеранг никто не отменял. Мирончук свое получит, не волнуйся, – проговаривает Роберт, отвлекаясь на окружающие пейзажи.
Мы приезжаем к месту назначения через пять часов. Внезапно начинается снегопад, увеличивая время в дороге почти вдвое. Либерман показывает удостоверение и разрешение следственного комитета на свидание с осужденным. Роберт остается в машине, а я иду следом за Либерманом. Сейчас я сделаю то, что боялся представить: посмотрю в глаза человеку, которого готов был предать за жалкую подачку… Взгляну в лицо дедушке моего сына.
– Проходите в комнату свиданий, сейчас его приведут, – сообщает конвоир, с шумом открывая перед нами металлическую дверь.
Ерзаю на месте в ожидании Леонида и ничего другого не могу придумать, как осматривать стены и скудный интерьер комнаты. Его приводят через пять минут. Снимают наручники и предлагают присесть. Представляют Либермана, как «нового адвоката, направленного для повторного рассмотрения дела». Но Леонид словно не слушает – он смотрит прямо на меня… А я на него. Кажется, еще миг и он развернётся и уйдет, не сказав ни слова. Или плюнет мне в лицо, а потом уйдет… Нерешительность, сомнения, недоумение – чувства сменяются на его лице, а потом отступают перед благоразумием. Он молча присаживается напротив нас, делая вид, что мы незнакомы…
Глава 40
Никита.
– Леонид Сергеевич… – произношу неуверенно, стремясь привлечь внимание Белоцерковского.
Он бросает на меня брезгливый взгляд и спешит отвернуться, делая вид, что его занимает персона Либермана. Хотя, почему делает вид? Леонид хочет отсюда выйти, а Либерман поможет ему с этим… А я… Так… Надоевшая муха, сидящая напротив. Не прогонишь и не прихлопнешь…
– Я вас слушаю. От кого вы приехали? Неужели, следком решился разобраться? – произносит Леонид, смотря только на Моисея. Воображает, что меня нет… Ну-ну…
– Благодарите Никиту Федоровича, – услужливо произносит Либерман. – Он нанял меня, чтобы вытащить вас отсюда. Как ваше здоровье?
Леонид со вздохом переводит на меня взгляд… На его лице гуляют желваки, пальцы соединяются в замок, плечи опускаются.
– За что мне его благодарить? За предательство? Что же ты взял миллион, дурень? – цедит он, метнув в меня взглядом, как ножом.– Хотя… Смотрю, ты и сам поднялся. Часы дорогие, да и свитерок тысчонку долларов стоит. Я прав?Исполнилась твоя заветная мечта, а, шпана?
– Я одумался в последний момент. Простите меня, Леонид Сергеевич. Мне очень жаль… Я совершил ошибку и хочу все исправить. Моисей Лазаревич сделает все, чтобы вас вытащить. Пожалуйста, дайте мне шанс все исправить. Я…
– Моя дочь простила тебя? – выдыхает Леонид.
– Нет. Но Никитушка мой сын и…
– Да я сразу понял, не объясняй. Она за Мирона выскочила по глупости, осуждения боялась. Ну и меня…
– Он болен, Леонид Сергеевич. Тяжело болен. Вы должны знать.
– Черт… Златка редко приезжает. У нее нет возможности возить мне продукты и вещи. Сама пацаненка тянет. Я ведь только его фотографии видел. Покажешь внука?
«– А ты мерзавец живешь и в ус не дуешь. Ешь, пьешь, жируешь…», – читаю в глазах Белоцерковского немой укор.
– Я вернулся домой. Открыл дочернюю фирму. Никуда не собираюсь уезжать, во всяком случае пока. И я помогаю Злате и Никитушке. Мой сын обязательно поправится. Вот, посмотрите, какой он большой. Мой Никитушка… – разворачиваю экран и показываю Леониду фотографии.
– А что с ним? – взволнованно спрашивает Леонид.
– Лейкоз.
– Ч-о-орт. Я болел заболеванием крови в юности. Видимо, внучок унаследовал склонность к этой дряни от меня.
– Леонид Сергеевич, понимаю, вы мне не доверяете и…
– У меня нет выхода, Никита. Доверяю или нет, я хочу отсюда выйти. У меня не осталось никого… От меня все отвернулись – те, кого я считал друзьями, партнеры, коллеги… Все. После оглашения приговора на меня смотрели, как на прокаженного. В такой ситуации выбирать не приходиться, от кого принимать помощь.
Шок безошибочно угадывается на моем лице… Я ожидал от Белоцерковского чего угодно, но не таких откровений. Признаться в слабости, довериться… Все это не для такого человека, как он. Не для него – победителя по жизни, завоевателя. Бизнесмена, предводителя клана, кем он был…
– Я очень вас уважаю, Леонид Сергеевич. Простите меня… Еще раз простите…
– Я все равно считаю тебя предателем. Не считай мое признание слабостью – я скован этими стенами. Поэтому вынужден принимать любую помощь, – бросает он взгляд на пыльные окна допросной комнаты.
– Понимаю.
– Разрешите вмешаться, – прокашливается Либерман. – Давайте оставим лирику и будем решать вопросы, как профессионалы. Я буду часто сюда приезжать и добьюсь возобновления дела. Откуда у вас взялись наркотики? Я про статью в вашем обвинительном заключении.
– Подбросили, откуда еще? На кону стоял крупный тендер, сумма которого превышала полмиллиарда. От меня избавились, как от конкурента.
– Мошенничества не было? Говорите правду, – давит взглядом Либерман.
– Было… Я не ангел. Я пытался подкупить тендерную комиссию, закладывал
