с маленькими детьми» (Lammi-Taskula, 2006, pp. 94, 97).
Несмотря на ранний скептицизм, в конце 1980‑х годов многие скандинавские феминистки считали, что новая форма сотрудничества между государством и женщиной уже появляется, и даже если она была бы «патриархальным партнерством» (Leira, 1989), а не подлинным равенством, это все равно предпочтительнее, чем полная зависимость женщин от мужчин в патриархальной семье (различные феминистские интерпретации этого явления, см.: Holter, 1984; Haavio‑Mannila et al., 1985; Sassoon, 1987; Jones and Jonasdottir, 1988; Bergman, 1991; Meehan and Sevenhuisen, 1991). Начиная со средины 1990‑х годов многие верили в то, что «политические институции и политика создают различия», и «правительство может быть важным актором в продвижении женских интересов и личной свободы женщин в Скандинавии» (Karvonen and Selle, 1995, p. 9). Сегодня существует такой общий консенсус среди феминисток: скандинавские социальные государства хотя еще и не достигли полного гендерного равенства, но точно половину пути уже прошли (Lister, 2006), и эти государства можно называть «дружественными к женщинам» государствами (см., Sainsbury, 1994; Karvonen and Selle, 1995; Ellingsaeter and Leira, 2006).
Женщины, время и политическое представительство
Далеко идущие последствия скандинавской политики равенства связаны с относительно высоким уровнем политического представительства женщин: на 2006 год общий сдвиг в гендерных нормах и стереотипах в этом регионе в среднем принес женщинам больше 40% политического представительства, а в Швеции — 47%. Напротив, женщины в Великобритании получили чуть больше 20% в Палате общин — этот показатель, лучший на данный момент, был достигнут в 1997 году благодаря избранию женщин-кандидатов от Лейбористской партии. Количество женщин в представительских органах власти, где не проводится аналогичная со Скандинавией политика в этом вопросе, увеличивается намного медленнее: на начало 2007 года только 16% членов Палаты представителей и 16 из 100 сенаторов были женщинами, хотя их количество возрастает до 23,5% в законодательных собраниях штатов (CAWP, 2006; www.ipu.org; общий обзор и обсуждение международных отличий см., Stokes, 2005).
Такое явно недостаточное представительство женщин в большинстве государственных избирательных советов — знак женского коллективного подчинения и нехватки ресурсов, включая время. Это значит, что важные области человеческого темпорального опыта возникают из деторождения женщинами и приписываемой женщинам социальной роли как домохозяйки. Но они же и исключают женщин из активного политического процесса. Однако, как указывалось в четвертой главе, это не означает, что все женщины имеют одинаковый темпоральный опыт и интересы, и нет никаких гарантий, что увеличение числа женщин в органах власти будет выражать потребности наиболее обделенных из них. В самом деле, так как процесс политической селекции, в основном, происходит в пользу «белых», образованных женщин, которые ведут себя как успешные мужчины, их темпоральные интересы могут вступать в конфликт с интересами их наиболее обделенных избирателей/избирательниц. К примеру, Гвендолин Минк (Gwendoline Mink) утверждает, что в 1990‑х, «белые» женщины из среднего класса в Конгрессе поддерживали такие реформы социального обеспечения, которые, действительно, отрицали право матерей-одиночек проводить свое время, заботясь о своих детях дома, так как они «объединяли собственное право на работу за пределами дома с тем, что малоимущие матери-одиночки такие же, как они, и тоже обязаны работать» (Gwendoline Mink, 1998, p. 26).
Тем не менее, опыт последних лет показывает, что чем больше женщин избираются на политические должности, тем более широкие и типичные интересы большинства женщин они представляют и защищают в процессе принятия политических решений. И хотя достаточно трудно отделить влияние женщин-политиков на политические дискуссии и их результаты от других причинных факторов, увеличение их количества кажется положительно связанным с «феминизацией» политической повестки дня, включающей все большее внимание к темпоральному опыту многих женщин и к их потребностям (классические аргументы о женском представительстве см.: Young, 1990 and Phillips, 1995; обзор последних дискуссий см.: Childs, 2007; из огромного числа литературы о влиянии женщин-политиков см., например: Karvonen and Selle, 1995; Bochel and Briggs, 2000; Lovenduski and Norris, 2003; Childs, 2004, 2006).
Положительное влияние женщин-политиков на вопросы, связанные со временем в странах Скандинавии, сказывается как на внесении их в политическую повестку дня, так и в защите права на декрет и социальное обеспечение в менее благоприятном экономическом и идеологическом климате последних лет. В Великобритании приток женщин-лейбористок в парламент в 1997 году включал и тех, которые определяли себя как феминистки (Childs, 2004), а три женщины, вошедшие в Кабинет Министров, имели ясное представление о связи рабочего времени и его влиянии на гендерное равенство (см.: Coote et al., 1990; Harman, 1993; Hewitt, 1993; Kelly, 2000). Увеличение участия женщин во власти, кажется, имело своими следствиями ограниченные, но важные меры, направленные на помощь матерям (и в меньшей мере — отцам) найти баланс между соперничающими требованиями семьи и работы и создания государственной стратегии помощи детям. Джуди Ребик (Judy Rebick) (2000) определила аналогичное влияние от увеличения представительства женщин в Канаде. Даже в США постепенное увеличение количества женщин в политике способствует возникновению политических предложений, связанных с рабочим временем: например, недавняя попытка законодательных собраний ввести государственную помощь для работы по уходу и поощрение «дружественных к семье рабочих мест» (специальный Акт о балансе между семьей и рабочим местом — 2005) был внесен 20 женщинами и 21 мужчиной в Палату представителей, где мужчины превосходят количество женщин приблизительно в семь раз (www.theorator.com/bills109/hr1589.html).
Социальные государства, глобализация и время
Как упоминалось в третьей главе, темпоральная культура капитализма имеет сегодня всемирное влияние, и отдельные государственные политики часто находятся под ее глобальным экономическим давлением, оказывающим негативный эффект на рабочее время и условия труда. Хотя большинство исследований основного направления игнорируют гендерную природу таких процессов и их следствий, феминистки убедительно доказали, каким образом они отображают и формируют существующие гендерные иерархии, идеологии, взаимосвязи (см., например: Dalla Costa, 1995; Ward, 2002; Chow, 2003; Croucher, 2004). Они в основном ставят в невыгодное положение и так наиболее обездоленных женщин, таким образом, «работа женщин из Третьего мира, служить инфраструктуре, от которой зависит экономический рост Первого мира» (Litt and Zimmerman, 2003, p. 157).
Однако глобализация «не только создает условия, угрожающие нормальному существованию женщин, но и повышает женскую осведомленность об этих условиях и общих интересах с женщинами из других частей мира» (Croucher, 2004, p. 179); как таковая, она «представляет угрозу, но и создает возможности и перспективы» (Vargas, 2003, p. 906). В частности, мгновенная электронная коммуникация открывает новые возможности для международного феминистского сотрудничества и деятельности, создавая «сложную паутину из взаимосвязей между глобальным и локальным», которую феминистки «умело обнаружили и развивают ради новых политических возможностей в международном политическом
